Они учились в Ленинграде
Шрифт:
Встретила Матвея Афанасьевича. Он жалуется на наших ребят:
— Ксения Владимировна, а ведь мальчишки ваши воруют картошку! Я шел мимо поля, вижу: там ребята. Заметили меня и убежали. В поле я застаю их второй раз…
Вечером из соседнего подсобного хозяйства пришла женщина.
— Ваши мальчики сегодня разложили костер в нашем леске и варили картошку. Ребят я, конечно, в лицо не знаю, но одного мальчика товарищи называли: Эрик.
Ключ к раскрытию «картофельного дела» найден. У нас в лагере
Вызываем Эрика. Перед нами в очень развязной позе стоит мальчик с бегающими глазами.
— Картошку брал? — спрашиваем его.
— На что она мне, картошка! — бурчит он.
— Говори правду! Рабочие совхоза слышали, что среди тех, кто ел картошку в лесу, был Эрик, а другого Эрика в лагере нет.
— А может, они ослышались!
Ни лаской, ни угрозами правды не добиться.
Вызываем Валерия, которого директор тоже видел на картофельном поле.
Валерий входит и принимает «героическую» позу: нога выставлена вперед, руки запрятаны в карманы, но голубые глаза явно не желают смотреть на нас. Он усиленно рассматривает что-то на потолке. Начальник лагеря мягко говорит:
— Может быть, ты вынешь руки из карманов и несколько изменишь позу?
Валерий вынимает руки и начинает мять и без того помятую фуражку.
— Ты копал картошку?
— Нет.
— А ел?
— Нет.
— Так зачем ты был с ребятами в поле?
— Очень интересно было, — говорит Валерий, и глаза смотрят прямо на нас.
— Да что же интересное было в этой позорной для лагеря истории?
— Я не думал, что такое выйдет! Ребята сказали: «Накопаем старой картошки». А во второй раз я даже в поле не был, а костер в лесу разводил.
— Тоже интересно было?
— Интересно, — говорит Валерий, явно недоумевая, что нам может это казаться неинтересным.
Я вспоминаю фразу из его «Краткой биографии в дни войны»: «Я всегда любил приключения».
— Что же, ответ придется держать перед лагерем, — говорим ему.
Вечером проводим общелагерное собрание.
На поляне перед нашим сараем в линейку выстроились ребята. Начальник лагеря делает краткое сообщение о происшедшем и называет имена виновных.
— Я бы хотела, чтобы собрание решило, как нам быть с этими мальчиками, — говорит она.
Тягостное молчание.
— Я предлагаю всех отослать в город, — говорит Наташа.
— Валерия бы надо простить, за ним ничего плохого раньше не замечалось, — возражает Миша.
— Да и зимой в городе он хорошо работал, — поддерживает его кто-то из педагогов.
— Ребята, мы вам дадим время обдумать вопрос о виновных, — говорит Вера Михайловна. — А потом вы скажете ваше мнение.
Дети разбиваются на группы и обсуждают эту очень тяжелую для лагеря историю. Валерий утратил свой «геройский» вид и, видимо, очень волнуется.
Когда все вновь построены в линейку, Миша выходит вперед и говорит:
— Лагерь считает, что мальчиков, которые дважды таскали картофель, нужно отправить в город, а Валерия наказать здесь. Ведь он не принимал участия в краже, и за него ручается вся бригада мальчиков.
Мы были довольны решением: оно показывало, что у детей вырабатывается чувство ответственности за коллектив в целом.
Об оставлении нашими войсками Севастополя я узнала в городе. Еду в лагерь и везу газеты с тяжелым известием. За околицей нашего поселка меня встречают комсорг лагеря и наш воспитатель Клавдия Ивановна и сообщают, что у ребят подавленное настроение. Они уже слышали об оставлении Севастополя нашими войсками, и тревога их за судьбу Ленинграда стала еще сильнее.
Решаем сразу же после ужина устроить общее собрание лагеря.
Так как «Ленинградскую правду» им уже читали днем, я беру статью о Севастополе из центрального органа «Правда».
Читать очень трудно: к горлу подступают слезы. Речь идет о героизме защитников Севастополя. Рассказ до боли волнует и трогает.
Чтение окончено. Все молчат.
— Сколько времени держался Севастополь? — спрашивает кто-то из мальчиков.
— Восемь месяцев.
И вдруг встает с камня Клавдия Ивановна. Лицо ее заплакано. Что она скажет в таком состоянии? Но она говорит прекрасно о чувстве неизмеримой скорби, которая охватывает нас при мысли о Севастополе.
— Мы с вами тоже живем в городе-фронте. Чтобы дожить до дня победы, каждый должен внести свой вклад в борьбу за нее. Наш город первым в Советском Союзе остановил врага у самых своих ворот, и на него с восхищением смотрит весь мир. Вы понимаете, товарищи, какие огромные обязанности это на нас накладывает?
Будем же мужественными, друзья мои! Родина отстоит наш город.
Клавдия Ивановна волнуется, потому ее слова звучат особенно убедительно.
И я вижу, как лица детей становятся спокойнее, светлее.
Больше никто не выступал. Это было бы лишним. Мы чувствовали себя крепко спаянными друг с другом и общей скорбью и сознанием необходимости делать свое нужное дело.
Два дня я провела в Ленинграде. Всюду группы молодых моряков. Они месят известь, закладывают кирпичом угловые окна первых этажей, прорезают бойницы.
Ленинград готовится к бою.
Вхожу в вестибюль школы, на полу вижу куклу. Поднимаю эту странную находку и вхожу в ближайший класс. Что это? В нем стоят всех размеров и фасонов детские кроватки.
В соседнем классе сидит учительница, окруженная малышками. Они вырезают картинки, играют в кубики.
Это детская площадка. Война потребовала, чтобы школа летом обслуживала всех детей, живущих в районе.
Пришел моряк-лейтенант. Он предъявляет свои документы и просит провести его по школе.
— В угловом классе дверь на балкон надо заложить кирпичом, но оставить амбразуру для пулемета, а на другом балконе из этого же материала сложить стенку для прикрытия бойца. Может ли школа сделать это своими средствами? — спрашивает он.