Они учились в Ленинграде
Шрифт:
— Кажется, у нас всё в порядке, — говорит Антонина Васильевна.
И в это время телефонный звонок из РОНО: «Вследствие тяжелой обстановки в Ленинграде, испытания отменяются во всех классах, за исключением седьмых и десятых».
Мы растерянно смотрим друг на друга. Случай этот небывалый в школьной практике! Ни детей, ни учителей мы сегодня оповестить не можем. «Завтра с утра объявим на общешкольной линейке», — решает Антонина Васильевна.
«Слухом земля полнится». По дороге в школу встречаю учащихся, и многие спрашивают:
— Правда, что экзамены отменены?
Детям не верится.
— А может, правда, отменили испытания? — говорят оптимисты.
— Да нет, просто скажут, как себя держать на испытаниях.
Зал наполняется детьми. При появлении директора все замолкают. Антонина Васильевна говорит об обстановке в Ленинграде и о том, что Наркомпрос, заботясь о ленинградских школьниках, делает исключение для нашего города и отменяет экзамены во всех классах, кроме седьмых и десятых.
Что тут поднялось! Дети забыли, что они на линейке, кричали и прыгали.
Но когда первые восторги прошли, у многих возникло чувство неудовлетворенности.
— Год будет точно без конца, — говорили они.
Миша пишет в своем дневнике:
«Недавно приезжал папа с фронта. У него на зеленой ленточке медаль «За оборону Ленинграда».
У нас в Октябрьском районе первые медали будут давать 3 июня, и особенно интересно, что вручать будут в Адмиралтействе — в том самом здании, которое изображено на медали».
В письме к отцу Миша писал:
«Дорогой папа, и у меня медаль «За оборону Ленинграда». Поздравь меня!
И в какой торжественной обстановке я ее получал: в Адмиралтействе, в тот день, когда ее в первый раз давали в Октябрьском районе! Из всей нашей школы я один получал медаль в этот день… Это, верно, потому, что я секретарь комсомольской организации той школы, которая не прекращала занятий в течение всей блокады и заняла второе место по городу на сельскохозяйственных работах.
Вот как это всё происходило. Большой зал, красиво убранный знаменами. На эстраде у стены огромное изображение медали.
Во всех концах зала вспыхивают прожекторы. Очень большой президиум.
Я плохо слышал, как читали указ о награждении медалями — всё думал:
«А вдруг меня первым вызовут, ведь моя фамилия на «А».
Вручивший медаль пожал мне руку, поздравил и что-то долго говорил, но я ничего не запомнил от волнения. Хуже того, я отвечал ему, что-то говорил, а что, — не помню. Вдруг я плохо говорил, а Антонина Васильевна меня предупреждала:
— Ты школу не подведи. Мы тебя знаем как хорошего оратора.
Я только утешаю себя тем, что все волновались. Директор одного из заводов, старый человек, чуть не плакал. Кажется, не волновался только один маленький школьник, совсем мальчишка: верно, в 5-м классе учится. Он на весь зал звонко сказал:
— Благодарю правительство и партию за высокую награду. Надеюсь быть полезным гражданином своего Отечества.
Ему больше всех аплодировали. Говорят, он потушил огромное количество «зажигалок», потому и получал медаль на первом вручили.
А что в школе делалось, когда я пришел с медалью на груди! Ребята, учителя, все поздравляли!
Теперь буду ждать, когда мама получит медаль. Тогда в нашей семье у нас у всех будут медали за Ленинград.
А орденоносец ты у нас один, папа дорогой.
Твой сын Миша».
Я очень благодарна Анне Петровне, что она дала мне списать письмо Миши к отцу.
Под Курском фашисты начали новое наступление. Пишут, что у них появились на этом участке фронта мощные танки «тигры» и самоходные пушки «фердинанды». В газетах тревожные слова о силе противника.
Но военрук школы доказывает, что провал фашистского наступления на Курской дуге неизбежен.
Вечером на общегородском собрании читаем статьи: «Наступление немцев в районе Курска» и «Жулики из ставки Гитлера».
Дети поражены.
— Вот нахалы! Сначала пугали «тиграми», а теперь кричат, что советское сообщение о начале германского наступления ложно.
— Значит, помяли им бока, — заключает кто-то из мальчиков.
Мы опять на огородах на станции Конная Лахта. Работают дети очень хорошо. Ведь они уже «опытные» огородники.
Самое трудное в жизни лагеря — поездки ребят в город. А дети о них мечтают: хочется повидать родителей, побывать в кино, помыться в бане.
Но город, особенно вокзалы подвергаются постоянным обстрелам, и я боюсь за жизнь моих лагерников. Решительно говорю детям о временной отмене отпусков. Лица мрачнеют. В следующие дни дети нервничают. Аня плачет:
— Страшно за маму! В городе, говорят, сильные обстрелы!
Ира, лежа в постели, говорит с явным расчетом быть услышанной мною:
— Работается легко, когда знаешь, что отпуск будет, а так тоска.
За обедом объявляю: «Напишите в город родителям, и пусть они занесут в школу записки с разрешением ваших поездок в город».
Общий восторг.
Через несколько дней получаю кипу записок. Что это? Легкомыслие? Нет, это привычка к обстрелам, налетам, которые перестали пугать…
С детьми в город едут учителя и я. На Финляндском вокзале мы попадаем под жестокий обстрел. Один из снарядов попадает в только что поданный состав. Разбиты три вагона, во всех остальных вылетели стекла.
Одна из девочек говорит мне:
— Посмотрите наверх… посмотрите!
Я поднимаю голову и вижу много ласточек. Они мечутся в испуге, наталкиваясь друг на друга, и жалобно пищат. Но среди людей образцовый порядок.
Из города в лагерь решаем возвращаться пешком. Собраться всем завтра у конечной остановки трамвая в Новой Деревне.
От Новой до Старой Деревни ходит пригородный трамвай. В сущности, обеих «деревень» нет, так как все деревянные дома снесены на топливо. Каменные здания неуютно торчат на пустырях, поросших бурьяном. Много огородов, обнесенных самодельными заборами из старого кровельного железа или колючей проволоки.
У шлагбаума застава. Проверяют документы.
Шоссе, мощенное крупными булыжниками, почти всё время идет вдоль железнодорожного пути, но местами близко подходит к заливу. Местность открытая, болотистая, первые деревья встречаются лишь у Лахты.
Вдоль дороги землянки. Эти сооружения высятся у края дороги, как естественные холмы. Через стекла крохотных оконцев в землянках видны белые занавески из марли, букеты полевых цветов в банках из-под консервов. Очевидно, здесь живут.
У одной очень большой землянки человек десять красноармейцев сидят за столом на лавках и обедают. Общий характер картины — «мирная» жизнь тыла за передовой линией.