Они возвращаются

Вознин Андрей

Ничего не вижу пред собою, и только лёгкие касания невесомых нитей на лице. Словно пробираюсь по заросшему паутиной лазу. Совсем не хочется внезапно наткнуться на сборище паучков, какими бы маленькими они не оказались. Но продолжаю упорно двигаться вперед. И в полной тишине слышу только звук лопающихся нитей. Этакое – чпок-чпок-чпок…

Неожиданно понимаю, что движение вперёд несколько затянулось. Как бы медленно я ни полз, но преодолел уже изрядное расстояние. А лаз всё продолжает и продолжает ветвиться. Куда эта чёртова крыса меня заманила? По лицу начинает течь холодный пот – развернуться в этой узкости никак не получится, а обратно проползти задом наперёд весь пройденный путь вряд ли осуществимо. Я становлюсь

заложником расстояний. И если учесть, что это орбитальная станция – как бы мне вообще сдуру не вывалиться в открытое пространство. Останавливаюсь на некоторое время отдышаться – темнота давит со всех сторон, вызывая приступ клаустрофобии. Чтобы окончательно не запаниковать, закрываю глаза и представляю себя лежащим в кровати. Сказывается постоянный недосып, и сон шутя утаскивает меня в царство Морфея…

Тишина… Просто оглушительная тишина… Кругом… Я мотаю головой, стараясь отогнать дьявольское порождение. Но даже агрегатный отсек с его постоянным шумом не в силах дать абсолютную защиту от проклятого всепроникающего безмолвия. Оно панибратски проникает в мои владения, устраивается напротив и долго смотрит темнотой пустых глазниц.

Я отворачиваюсь от гипнотического соседства и зло пинаю не желающий возрождаться компрессор. Многочасовое корпение с ворохом деталюшечек, составляющих пахнущие маслом потроха его блока высокого давления, можно смело вычёркивать из созидательной жизни. Расстроенный неудачей, оглядываюсь. В походном режиме отсек освещается лишь точечно. И многочисленные агрегаты, обеспечивающие повседневную жизнь экипажа, надежно скрывает в своих покровах вездесущая Тьма. А за компанию с ними растворяются в черноте и многочисленные проходы, трапы, тупики, переходы, отчего огромное помещение визуально воспринимается совсем крохотным загончиком… Загончиком для одинокого механика.

Мой освещённый пятачок ремонтной мастерской, где безуспешно пытаюсь оживить «сдохший» компрессор, надёжно изолирован от остального пространства отсека колышущимися стенами мрака. И там, за их призрачным занавесом, неустанно трудятся единственные защитники дюжины человек, затерявшихся в чуждых просторах бескрайнего Космоса. Огромные механизмы обеспечивают активность единственного вахтенного, поддерживают заторможенную холодом жизнедеятельность остальных членов экипажа, и являются теми самыми источниками шума, что струдом противостоит напору могильной тишины.

А там, за тонкими бортами, разделяющими маленькую вотчину Земли и огромные просторы космоса, безраздельно правит Абсолют. Я буквально каждой клеточкой ощущаю его постоянное там присутствие, окутывающее корабль абсолютной стужей. Стужей, которая вместе с теплом пытается поглотить и несколько живых капель влаги, что сокрыты внутри крошечного металлического пузырька. Отправленного в бесконечность по суетным делам беспокойной человеческой расы. По странной прихоти богов неподвластные Абсолюту дети Земли. А пока бездна надежно изолирована снаружи, внутри всё подчиняется единственному и полновластному хозяину – вахтенному механику второго ранга. И значит, ножницы Айсы, что когда-нибудь перережут нити жизни членов экипажа, небрежно брошены на дно моего ящика с инструментом.

Подспудно, и это всегда чувствовалось, нижние палубы, где я властвую всесильным Аидом, у остального экипажа ассоциируются с Преисподней. Чем, впрочем, для немногочисленных корабельных роботов моя мастерская и является на самом деле. Здесь заканчивается трудовой путь всех железных неудачников – спаливших обмотки при перегрузке, раздавленных в портах погрузчиками либо разорванных на терминалах кран-балками.

Я присаживаюсь на корпус «почившего» в последнем порту горемыки, медленно вытираю ветошью руки. Ничего страшного конечно не произошло, остаётся ещё пять вполне работоспособных компрессоров. Однако счёт открыт в середине перехода, и как всё может обернуться в дальнейшем, никто не предскажет наверняка. Особенно памятуя про неукоснительную политику Компании по сквалыжной экономии на всём и вся.

Тепло от работающих морозильных агрегатов маревом поднимается вверх, заставляя дрожать неуловимую границу между светом и тьмой, создавая стойкую иллюзию чьего-то неуловимого там присутствия. И погружённый во мрак отсек без устали плодит в моём сознании жутких чудищ. До времени остающихся сокрытыми за призрачными стенами…

Внезапно поддавшись неуловимому импульсу, я кидаю в колышущуюся темноту съёмник от компрессора. Гулкий удар, и вслед отвратительный чавкающий звук. Но если металлический гул вполне ожидаем, то последовавший за ним звук отнюдь нет. Начинаю тихо ругаться, проклиная свою несдержанность, – неисправный компрессор-то присутствует, а вот съёмник… Того… Улетел. Чёрт! Теперь придётся тратить время на поиски необходимого инструмента.

Роюсь в аварийном ящике и вытаскиваю на свет божий мощный фонарь. Вставляю новую батарею и жму включатель. Яркий конус света мгновенно упирается в ближайший генератор, до того надёжно укрытый сумраком. Веду лучом вправо-влево, шутя разгоняя по диким закоулкам агрегатного отсека ещё не материализованные сознанием страхи. Никого… Пока. Обречённо вздохнув, я иду в самое логово зверя на поиски бездарно утерянного инструмента. Теоретически, точечная подсветка должна сопровождать по всему огромному помещению, но, возможно, это и работало когда-то, только с тех пор прошёл добрый десяток лет. На мгновение оглядываюсь – покинутый светлый пяточёк моего ремонтного уголка остаётся единственной путеводной звездой, дающей надежду на благополучное возвращение. Пытаюсь успокоиться.... И немного приведя в порядок ни к чёрту расшатавшиеся нервы, бреду дальше во тьму. Удушающее впечатление медленного погружения на дно огромного мрачного озера.

Свежий скол краски на стрингере находится довольно быстро, но, когда луч фонаря скользит вниз, предо мною лишь сдвинутый в сторону пайол и белесое тело мицелия плесневого грибка, полностью заполнившего собой, вообще-то, отнюдь не маленькое пространство трюма. Н-да-а-а. Что теперь? Перспектива погружения в затейливую вязь тончайших гифов вызывает вполне предсказуемую дрожь в коленках. И я долго смотрю на эту колышущуюся в свете фонаря массу, плотно сплетённую из множества белесых нитей, с поблескивающими на них капельками влаги… Словно тысячи глаз смотрят на меня снизу. Мысль, что я отражаюсь в каждой капельке, морозом обжигает кожу…

Убогая экономия довела агрегатный отсек до такого состояния, когда трюмная плесень из-под пайол чуть ли не на борта лезет. На моей памяти последняя санитарная обработка проводилась около трёх корабельных лет назад. Ладно, хотя бы эта белесая мерзость поглощает радиацию и удерживает конденсат, обильно стекающий с морозильных камер. Опять же, загадочная несовместимость с крысами. Давно было замечено, что на кораблях, где трюмные пространства захватывал плесневый грибок, грызуны, эти многовековые спутники человека по дальним экспансиям, исчезали начисто. И пока приглашённые эксперты за щедрое вознаграждение восторженно ваяют многотомные диссертации, Компания экономит как на дератизации, так и на дезинфекции. В общем, все довольны, за исключением космонавтов. Всё-таки соседство с крысами кажется более привычным.

По всей видимости, подошло время, когда активные попытки трюмной плесени распространить свой мицелий и на моё рабочее пространство, начинает изрядно напрягать. Здесь только один хозяин, и это я. Небольшой огнемёт, как раз подходящий для частичной дезинфекции, хранится в шкафчике в глубине отсека, где-то там дальше, прямо в пасти плотоядно колышущегося мрака. Не сказать, чтобы я уж так сильно боюсь этих тёмных закоулков… Хотя, возможно, просто не хочу в этом самому себе открыто признаваться. От мучительной борьбы со скрытыми страхами отвлекают далёкие вспышки сигнальной лампы и череда коротких звонков – подошло время обеда. Постояв, для проформы изображая борьбу чувства долга перед забитыми этой дрянью трюмами и подчинения жёсткому корабельному распорядку, с облегчением устремляюсь назад – к свету…