Они жаждут
Шрифт:
«Миллионы людей там, внизу, — подумал Гидеон, — сейчас или спят, или пьют, дерутся, разговаривают, любят друг друга, или ненавидят. И рано или поздно им всем понадобится то, что я продаю. Эта мысль сразу привела его в хорошее расположение духа. — Время идет, мир поворачивается, — сказал он сам себе, — и каждый день кому-то не везет в последний раз. Автомобильные катастрофы, самоубийства, просто убийства, или мать-природа берет, наконец, свое. И я знаю, что тебе теперь понадобится, малыш. Тебе понадоблюсь я!»
Иногда он сам себе казался Богом, когда вот так глядел сверху вниз на Лос-Анжелес. Иногда ему казалось, что он может протянуть руки к черным небесам и куском мела начертать на этой школьной доске — Митчел Гидеон. Чтобы все видели все старые
Вдоль каньона пронесся прохладный ветерок, сбив дюйм пепла с конца сигары. В порыве ветра Гидеону почудился запах дуба, древесной морилки, лака, шелка и воска, пыли и жевательного табака — запахи его юности, когда он проходил период ученичества у старого Джекоба Ичвайна в Бруклине. Джекоб делал гробы… Да, были времена…
Он швырнул сигару за поручень, глядя вслед уносящимся вниз искрам, и уже собирался вернуться в тепло кабинета, когда вдруг обнаружил, что смотрит вправо, мимо световой пыли ночного города, в сторону темных холмов почти прямо над валом Голливудской Чаши.
Он снова чувствовал на себе магическое притяжение замка Кронстина, словно сам превратился в стрелку компаса. Он знал, что глаза его устремлены в точности к нему, через пространство в две мили, через сосны, каньон, крыши зданий. Замок стоял там, как будто корка, нарост над тем местом, где в теле земли образовалась ссадина, на вершине холма в конце Блэквуд Роуд, где он стоял вот уже сорок лет. И в пятый раз за такое же количество дней Митчел почувствовал желание покинуть дом, залезть в свой шоколадно-коричневый «мерседес» и по старой, местами требующей ремонта, дороге добраться к этому огромному готическому замку.
Он подошел к самому концу террасы — дальше двигаться было уже некуда — и остановился, сжимая в ладони холодный поручень ограждения. В лицо его снова дунул порыв холодного ветра, вызывая во всем теле неприятные мурашки, и вместе с этим дуновением до Гидеона как будто донеслось его собственное имя. Как будто его позвали откуда-то издалека. Он почувствовал ритм пульса в висках, словно невидимые руки медленно давили по бокам его головы. И на мгновение Гидеону показалось, что он и в самом деле видит нависший над ним стокомнатный замок Кронстина, с белой свечой луны над башней, несущейся сквозь шелк летящих ночных облаков. Пальцы Гидеона крепче сжали поручень, и теперь перед его глазами возник конвейер, по которому в его направлении плыли рекой не полностью еще готовые гробовые крышки. Вокруг него стояли люди: мужчины, женщины, даже дети, но освещение было плохим, повсюду лежали густые тени, и словно толстая паутина, не давали ему увидеть лица этих людей. Широкая черная конвейерная лента несла крышки к погрузочной платформе, где ждали грузовики, рыча моторами. Казалось, что все здесь хорошо знали друг друга, но почему-то все молчали. Длинные ряды флюоресцентных ламп над головой горели в половину мощности, и люди вокруг Гидеона двигались, словно сомнамбулы, подобно теням без лиц. Лента конвейера жужжала все громче и громче, наращивая скорость, принося все больше и больше гробов, которые нужно было грузить на машины. В руках у Гидеона была лопата. Стоявший перед ним рабочий откидывал крышку очередного гроба и Гидеон бросал внутрь полную лопату коричневой песчаной земли. Следующий рабочий у конвейера делал то же самое, следующий — тоже. В конце конвейера крышку закрывали и транспортер-погрузчик спешил установить очередной гроб в кузов грузовика. Гидеон увидел, что рубашка у него впереди вся грязная.
Почти у самого уха чей-то голос произнес:
— Митч!
Он услышал стук падения
— Что ты здесь делаешь, дорогой? — спросила его жена. — Так холодно!
— Я… — Он замолчал. «Что же я тут делаю?» — Я работал, — вспомнил он, — у себя в кабинете. — Он потер глаза, посмотрел туда, где тьма скрывала взобравшийся на вершину холма замок Кронстина. По позвоночнику пробежала холодная дрожь и он быстро отвел взгляд в сторону. — Я просто вышел подышать свежим воздухом. Ты не можешь заснуть?
— Я спала, но проснулась, — сказала она, зевнув. — Когда ты думаешь ложиться?
— Еще несколько минут. Я проверял кое-какие счета. Этот кровопивец Вонг опять сидит на моей шее. — Он посмотрел на мерцающие ночные огни города и подумал: «Там кто-то умирает как раз сейчас. И вот что я сделаю… Я обслужу вас по специальной таксе… За тенистый участок на кладбище, за дубовый гроб с шелковой обивкой в стиле» Конкистадор «..». Он почувствовал запах воска, слабый, сладкий и одновременно кисловатый. Он посмотрел на руку, которая только что сжимала рукоять лопаты.
— Как ты здесь насорил, — сказала жена, неодобрительно цокая языком. — Сколько стаканов ты выпил?
— Что? А, всего один, не больше. Осторожней, дорогая, смотри под ноги. Нет, оставь, пускай этим займется Натали утром. Ей все равно нечего делать, кроме как вытряхивать пепельницы и смотреть оперы по телевизору.
Эстелл молча смотрела на него несколько секунд:
— Ты странно выглядишь, Митч. У тебя все в порядке?
— Странно. В каком смысле?
— Обеспокоенный, встревоженный… не знаю. Если вдруг плохо будет с делами, ты же мне скажешь, правда?
— Конечно, скажу…
«Черта лысого я скажу, — подумал при этом Гидеон. — В последний раз, когда я пытался рассказать тебе о положении дел, ты заснула и только продолжала для вида кивать головой».
Казалось, теперь никакие проблемы Гидеона больше не интересуют, за исключением Карен, его двадцатилетней любовницы, которая жила на Маринадель Рей. С ней он снова чувствовал себя молодым, хотя многие ночи они проводили только разговаривая, вместо того, чтобы заниматься любовью. У Эстелл тоже любовники. Митчел всегда мог определить, когда у нее вспыхивало новое увлечение, потому что тогда она снова принималась усердно посещать занятия в клубе здоровья Беверли-Хиллз. Как правило, это были здоровенные молодые парни с загаром. Теннисисты, телохранители, пляжные завсегдатаи. Он ничего не имел против, потому что знал Эстелл достаточно хорошо. Она была умна, чтобы не допустить не одного из них слишком близко к своему кошельку. Это было нечто вроде твердого соглашения. У него свои, у нее — свои. Но по-своему они друг друга любили, пусть и не физически. Они были хорошими друзьями. И развод бы обошелся Митчелу дорого — ведь он построил свое дело на те средства, что получил от отца Эстелл еще тогда, в Нью-Йорке.
— Здесь так холодно, — сказала Эстелл, — пойдем спать.
— Да-да, сейчас. — Он стоял неподвижно, ощущая спиной массу замка Кронстина, который притягивал его, будто магнит. — Что-то потустороннее, — прошептал он.
— Что потустороннее, Митч? Ты услышал что-то по радио о новом преступлении этого ужасного Таракана?
— Нет, не это. Проклятье, что произошло с Митци? Нам уже давно должны были что-то сообщить.
Она пожала плечами:
— Иногда собаки просто убегают от хозяев.