Онича
Шрифт:
Следуя за разведчиками из Оверри, войска Монтанаро скрытно двигаются на север, делают привал на берегу ручья, притока реки Кросс. Оракул теперь так близко, что вечером солдаты видят дымк инад хижинами и слышат глухие удары экве, большого барабана войны. Ночью по лагерю наемников распространяются странные истории. Будто бы оракул офа заговорил, предрекая победу аро и поражение и смерть всем англичанам. Узнав об этих россказнях, Монтанаро, опасаясь дезертирства, решает атаковать Аро-Чуку через пять дней, 2 декабря. Окружив прорицалище, он пускает в ход пушки, которые тянули через саванну. На заре 3 декабря, так и не увидев ни одного противника, первый
Около двух часов пополудни, под ярким солнцем, войска подполковника Монтанаро проникают за ограду дворца Оджи, короля Аро-Чуку. В глинобитных руинах, развороченных снарядами, обнаруживается покрытый леопардовой шкурой пустой трон. Рядом стоит ребенок лет десяти, не более, который говорит, что его зовут Кану Оджи, что он сын короля и что его отец погиб под обломками. Ребенок, неподвижный и невозмутимый, несмотря на страх, расширивший его глаза, смотрит, как солдаты входят в развалины дворца, грабят его, растаскивая ритуальные предметы и драгоценности. Без единой слезы, без единой жалобы он присоединяется к толпе пленников у руин дворца — женщин, стариков, рабов, худых и оголодавших.
«Где оракул? Где Лонг Джуджу?» — спрашивает Монтанаро.
Кану Оджи ведет офицеров вдоль ручья к озерцу, окруженному большими деревьями. Там они находят оракул, который воспламенил весь африканский запад. Находят в лощине, называвшейся Эбритум. Это большая впадина овальной формы, чуть более двадцати метров в глубину, пятьдесят пять в длину и сорок шесть в ширину.
Следуя берегом ручья, Монтанаро и остальные офицеры преодолевают два ограждения из колючих кустов, рубя их саблями. На поляне ручей разделяется надвое, образуя скалистый остров. Посреди острова — два алтаря, один окружен воткнутыми в землю ружьями, чьи приклады украшены человеческими черепами. Другой, в виде пирамиды, еще хранит последние подношения: горшки с пальмовым вином, лепешки из кассавы. На вершине скалы тростниковая хижина с черепами на крыше. Над оракулом висит мертвая тишина.
Монтанаро приказывает разрушить алтари кирками. Под грудой камней не находят ничего. Армия поджигает деревенские хижины и заканчивает разрушение дворца Оджи. Ребенок смотрит, как горит дом его отца. Гладкое лицо не выражает ни ненависти, ни печали. На лбу и щеках блестит знак итси— солнце с луной, крылья и хвост сокола.
Последние воины аро, взятые в плен, уведены в Калабар. Монтанаро приказывает выкопать большой ров, в который бросают тела убитых врагов и черепа, украшавшие алтари. Остаток народа — женщины, дети, старики — образует длинную колонну, которая пускается в путь к Бенде. Оттуда последние аро разошлись по деревням юго-востока: Оверри, Або, Осомари, Авка. Оракул Аро-Чуку перестал существовать. Только живет еще на лицах первенцев знак итси.
Они не уведены в рабство, не носят цепей, ибо такова привилегия умундри, потомков Ндри. В память о договоре, о первой жертве, когда из тел его детей вырос первый урожай, давший пищу людям.
Англичане ничего не знают об этом завете. Дети Ндри начинают свое странствие, выпрашивая пропитание на рынках, путешествуя от города к городу на длинных рыбачьих пирогах. Так растет Окаво, пока не встречает
Лежа на ременной постели, Джеффри слушает дыхание May. Закрывает глаза. Он знает, что не увидит этого дня. Путь Мероэ затерян в песках пустыни. Все стерто, кроме знаков итсина камнях и лицах последних потомков народа Аманиренас. Но в нем уже нет нетерпения. Время не имеет конца, как течение реки. Джеффри склоняется над May и у самого ее уха шепчет, как прежде, слова, которые вызывали ее улыбку, свою песнь: «I am so fond of you, Marilu». Он чувствует ее запах, ночной, мягкий и медленный, слушает дыхание спящей May, и вдруг это становится самым важным в мире.
* * *
Над Порт-Харкортом лило, будто из ведра, когда шофер м-ра Ралли остановил зеленый «форд V-8» на причале перед конторой «Холланд Африка лайн», как Джеффри год назад, ожидая May и Финтана, сходивших с корабля. Но на этот раз у причала стояла не «Сурабая». Это было гораздо более крупное и современное судно, контейнеровоз, который не нужно чистить от ржавчины, и назывался он «Амстелкерк». Водитель выключил зажигание, и Джеффри выбрался из «форда» с помощью May и Финтана. Машина больше ему не принадлежала. Несколько дней назад он продал ее м-ру Шексону, человеку, который занял его место в конторе «Юнайтед Африка».
Вначале Джеффри возмущался: — Это моя машина. Я лучше отдам ее Элайдже, чем продавать этому… этому Шексону!
Вмешался резидент Ралли, со своей джентльменской учтивостью:
— Он купит ее у вас по хорошей цене. Вы окажете услугу ему, а значит, и всей нашей общине, понимаете?
May сказала:
— Если ты отдашь машину Элайдже, они ее отнимут. Ему от нее не будет никакого проку. К тому же он и водить-то не умеет.
В конце концов Джеффри уступил при условии, что сделкой займется сам Ралли и что его, Джеффри, с семьей доставят к кораблю, который отвезет их в Европу. Резидент даже предоставил своего шофера: сам Джеффри был не в состоянии сесть за руль.
С «Ибузуном» было сложнее. Когда Шексон потребовал немедленно освободить дом, Финтан сказал: «Как только съедем, я его сожгу!» Однако съезжать все-таки приходилось, и избавляться от всего поскорее. May много чего раздала: ящики с мылом, посуду, продукты. В саду «Ибузуна» состоялся своего рода праздник, благотворительная ярмарка. Но May напрасно старалась изображать веселье. Это было грустно, подумал Финтан. Джеффри заперся в своем кабинете, перебирал бумаги, книги, жег заметки, словно это были секретные архивы.
Женщины в длинных платьях выстроились в очередь перед May с Маримой. Каждая получила свою долю: кастрюли, тарелки, мыло, рис, варенье, коробки печенья, кофе, простыни, подушки. Дети бегали по веранде, входили в дом, тащили все, что попадалось под руку, хватали карандаши, ножницы. Перерезали веревки качелей и трапеции, унесли гамаки. Финтан был недоволен. May пожала плечами: «Оставь, какая разница? У Шексона нет детей».
Около пяти часов вечера праздник закончился. «Ибузун» был пуст, еще более пуст, чем когда в него вселился Джеффри, до приезда May. Он устал. Лег на раскладушке, единственном предмете меблировки, оставшемся в комнате. Он был бледен, щеки покрывала серая щетина. В своих металлических очках и черных кожаных ботинках походил на старого солдата под арестом. В первый раз Финтан что-то почувствовал, глядя на него. Ему хотелось побыть с ним, поговорить. Солгать в утешение, сказать, что они вернутся, начнут все сначала, поплывут по реке до нового Мероэ, до стелы Арсинои, до знаков, оставленных народом Осириса.