Онлирия
Шрифт:
Келим возник рядом с гигантским ученым, рассматривающим каменный чертеж, – маленькая фигурка у ног монументально озабоченного научного работника, – и, обратившись усатым лицом к небу, демон стал высматривать что-то. А тот, кого он искал, уже давно поджидал его, устроившись, словно орел на скале, в той нелепой розетке, заляпанной снежными сугробами, из которой брала начало и возносилась узкой иглой к небесам самая верхняя часть здания – заостренный сталинский шпиль, похожий на штык железной воли и на лаконичный стиль давно отзвучавших выступлений вождя народов.
Келим подумал, увидев громадного демона, что тот уже давным-давно сидит здесь: весь покрылся предновогодним снегом, погрузившись в свои мрачные думы, которые ни о ком и ни о чем, но всегда хлещутся
Вот он и сам пришел ко мне, интересно, разговаривал ли он с Бетонником – но: здравствуйте, мой дорогой коллега, д. Москва, это как же Бетонник мог бы со мной разговаривать, если от него остался только скелет без души, а где сама эта душа, неизвестно ни вам, ни мне?
Как это неизвестно, Келим, почему неизвестно, прекрасно известно: душа там, где и скелет, – но: что же тогда у них воскресает, если душа остается возле трупа, а скелет растащат бактерии времени по отдельным молекулам, – куда девается эта душа?
– Однако Бетонник был на твоем пути, Келим?
– Был, был…
– И что же, побеседовали?
– Поговорили… Но лучше бы мне с ним никогда не разговаривать.
– Вот видишь, а ты все спрашиваешь, где душа… Она у него теперь в тех же гнилых миазмах, которые целехонькими законсервированы в бетонном склепе. И ему вряд ли скоро воскреснуть, Бетоннику.
– Правильно говорите, д. Москва! Хотя вы и убили его (это ведь ваш, правда?), но там, понимаете ли, пока совершенно нечему вос-кре-сать!
– Не беспокойся, Келим, – ведь и на самом деле, если он в своем склепе не одумается и не перестанет быть таким, каким он был, Бетонник не воскреснет.
И неизвестно, мой друг, сколько времени ему надлежит еще оставаться в своем каменном гробу. У каждого смерть ведь длится по-разному: всегда ровно столько, сколько нужно на то, чтобы в этой облачной штучке, что ты недавно назвал душою, не оставалось ни одного пятнышка гнили.
Но ведь ты знаешь: влезешь под землю и внимательно прислушаешься – так она славно, тихо шевелится вся, тихонько шепчется сама с собою в разных своих уголочках подземелья. Это, Келим, заново прорастают души, готовясь воскреснуть. И моему Бетоннику гораздо хуже, чем прочим, потому что он покоится не в земле – там травка, там березки, и цветочки, и стрекозы с бабочками… А у него ничего этого нет, и душе его труднее справиться с собою…
– Ну ладно, хватит о нем… Лучше скажите мне, пожалуйста, где находится
Алексеев.
– Какой Алексеев?
– Да, да, я понимаю… Их тысячи, а может быть, и миллионы, Алексеевых, по всей России. Но тот, о котором я спрашиваю, известен только вам. У него
Флейта Мира.
– Ах, этот… Но его сейчас нет в Москве. Он в Сибири, в Новокузнецке.
Демон Москва сидел на краю круглой розетки, прислонясь спиною к каменному шилу высокого сталинского шпиля, раскинув по сторонам, на сугробы, заполнившие чашу розетки, свои сложенные серебристые крылья: темно-серый, огромный, как скала, демон, на которого крошечный в сравнении с ним другой демон, Келим, смотрел снизу вверх, задрав голову.
– А что мы имеем там, в Новокузнецке?
– Сибирь… Шахтерский город… Забастовки…
Там скрылся Алексеев, застреливший Николая, похитителя иконы Дионисия, XV век, и забрал у него Флейту Мира. Итак, на самом деле, что мы имеем в этом
Новокузнецке? Наблюдаю за могущественным воображением Келима. Он и на самом деле очень силен! Вмиг оказался в самой глубине Сибири. Город весь в снегу, поверх которого лежит копоть. Угольная пыль. Поначалу, в виде развлечения,
Келим примерился к какой-то бездомной собаке, трусцою бегущей по улице вдоль фонарных столбов, – хотел с ходу воплотиться в одно из живых существ шахтерского города. Но душа бездомного пса была наполнена такой лютой тоской и скорбью, что буквально отшвыривала от себя всякую попытку хоть чему-нибудь проникнуть в нее. И Келим, вздохнув, отказался от этого своего намерения – тогда пес, приостановившись под фонарем, поджал уши и, растопырив пошире лапы, встряхнулся всем охолодавшим тощим телом, желая,
Келим стал подыматься все выше и выше, чтобы серьезно осмотреться и составить наконец план действий, чтобы найти в этом Новокузнецке Алексеева…
Но тут он вынужден был вернуться назад.
Демон Москва обратился к нему, указывая вниз, под собою, вытянутым кончиком своего громадного крыла:
– Посмотри, что делают эти люди, и пока откажись от своего плана разыскать
Алексеева. Тебе будет чем заняться и в столице. Нет, ты только посмотри, что они делают…
Четыре человека внезапно появились на крыше высотного дома. Они забегали вдоль бетонных балясин парапета, ограждавшего край крыши. Не замечая двух демонов, наблюдавших за ними, эти молчаливые, решительные люди выбрали наконец подходящее для них место, перелезли через балясины и, взявшись за руки, с короткого разбега дружно выпрыгнули за край крыши.
Келим ахнул и, осторожно перебирая ногами, тоже приблизился к краю и посмотрел вниз. Он зябко поежился и осторожно отступил назад, несмотря на то что ему-то, собственно, ничего не угрожало, если бы он даже и свалился.
– Что, брат, удивительно для тебя? – спросил, усмехнувшись, д. Москва.
– Никогда не видел такого, – покрутил усатой головою Келим, – уж сколько тысяч лет живу среди них.
– Это новое их увлечение, появилось в самое последнее время. Я уже видел немало подобных прыжков.
– Но зачем это они? И кто из наших с ними работает?
– Кто работает, того не знаю… А увлечение это называется – полеты волей, или левитация. Они думают, кажется, что, когда настанет час ИКС, их спасет умение летать без крыльев.
– Отлично… – с задумчивым видом молвил Келим. – Флейту Мира можно пока оставить в покое. Девочка Маша, которая должна сыграть на ней, чтобы спасти
Россию, пусть подождет… Значит, будем осваивать эти полеты без крыльев.
Он забыл, что до своей последней смерти ему приходилось жить в этом финском городе, поэтому в чувствах Келима, когда он приехал туда, преобладало спокойное безразличие. Оно знакомо каждому из тех, кто уже умирал до рождения, кто, рождаясь, одновременно заканчивал умирать. Финский городок, весь почти одноэтажный, с аккуратно выстроенными светлыми домами, не вызывал в нем никакого любопытства, и только одно всколыхнулось детской восторженностью в душе Келима: когда на улицу перед гостиницей опустились две белые чайки. Словно обычные городские голуби, издревле нищенствующие на площадях, эти морские птицы, белоснежные и чистые, бодро зашагали по дороге, что-то подбирая на ходу своими изогнутыми клювами. Сторонясь проходящей машины, они взлетели, вскинув длинные острые крылья, и тут же опустились назад на асфальт.