Оно
Шрифт:
Он поспешил вперед, хотя дыхание его уже сбивалось. Впереди он видел еще один светящийся круг, покачивающийся в темноте, – еще один лунный воздушный шар. Он слышал голоса людей впереди, и то, что это были детские голоса, больше не беспокоило его. Это произошло, когда голос сказал: "Не имеет значения, где, когда и кто.Там была Беверли, и, мои дорогие друзья и дорогие ближние..."
– Давайте, ребятки, шевелите жопами, – сказал он, и даже не имело значения, что его голос был не его собственный, а голос какого-то мальчишки.
Затем, когда
– Мы идем так быстро, как можем, Генри, – сказал парень с разодранным лицом, его губы двигались, как два куска, несинхронно, гротескно не совпадая друг с другом, и именно тогда Том разбил сон на части и пришел в себя, находясь на грани какого-то огромного пустого пространства.
Ему пришлось с силой удерживать равновесие, но он вновь потерял его и упал на пол. На полу лежал ковер, но падение все-таки вызвало острую боль в ушибленном колене, и пришлось зажать рот рукой.
Где я? Где я, черт бы все побрал?
Он стал различать слабый, но четкий свет, и на один какой-то страшный момент подумал, что он снова во сне, что это был свет от тех сумасшедших воздушных шаров, от одного из них. Затем он вспомнил, что оставил приоткрытой дверь ванной комнаты, и в ней горела флюоресцентная лампа. Он всегда оставлял свет включенным, когда находился в каком-либо новом месте; это спасало от того, чтобы разбить коленку, если вам надо встать в три часа ночи пописать.
Свет вернул реальность на место. Это был сон, все было каким-то сумасшедшим сном. Он находился в каком-то кабаке. Это Дерри, штат Мэн. Он охотился здесь за своей женой, и в середине ночного кошмара упал с кровати. Это было все; больше ничего.
Это не просто кошмар.
Он подпрыгнул, как будто эти слова были сказаны рядом с его ухом, а не внутри его собственного мозга. Казалось, этот голос не похож на его собственный внутренний – он был холодным, чужим.., но каким-то гипнотическим и доверительным.
Он медленно встал, взял стакан воды со столика рядом с кроватью и выпил. Дрожащими руками взлохматил волосы. Часы на столе показывали десять минут четвертого.
Ложись спать. Подожди до утра, И чужой голос ответил: Но утром кругом будет полно людей, слишком много людей. И кроме того, ты сможешь на этот раз застать их там. На этот раз ты сможешь быть первым.
Там? Он подумал о своем сне: сочащаяся вода, темнота.
Свет внезапно сделался ярче. Он повернул голову, не желая делать это, но и не в состоянии остановиться. У него вырвался стон: к ручке двери в ванную комнату был привязан воздушный шар. Он качался на веревке длиной около трех футов. Шарик мерцал, наполненный призрачным белым светом; он был похож на блуждающий в болоте огонек, сонно плывущий между деревьями, обвешанный серыми нитями мха. На выпуклой поверхности шарика светилась кроваво-красная стрелка.
Она указывала на дверь, ведущую в прихожую.
Не имеет в действительности значения, кто я, -тихо говорил голос, и Том теперь понял, что он раздается не в его голове и не снаружи, он исходит от шарика, из центра, из сердцевины этого странного прекрасного белого света. – Все, что имеет значение, – это то, что я хочу помочь тебе. Том. Я хочу увидеть, как ты ее выпорешь, как ты их всех выпорешь. Они как-то очень часто переходили мне дорогу... Поэтому слушай. Том. Слушай очень внимательно. Теперь все вместе... Следуй за шариком...
Том слушал. Голос из воздушного шара объяснял.
Он объяснил все.
Когда это было сделано, он лопнул моментальной вспышкой света, и Том начал одеваться.
2
Одра
У Одры тоже были кошмары.
Она проснулась и рывком села, выпрямившись на кровати, сбросив простыню, ее маленькие груди вздымались в быстром, возбужденном дыхании.
Как и у Тома, ее сон был запутанным, мучительным и неясным. Как и у Тома, у нее было ощущение, что есть еще кто-то, вернее, что ее сознание перенесено в другое тело и в другой ум. Она шла в темном месте, рядом с ней находились несколько человек, и она испытывала гнетущее чувство страха – они шли в этот страх сознательно, и она хотела остановить их, объяснить, что происходит.., но человек, за которым она спускалась, по-видимому, знал и верил, что это необходимо.
Она также сознавала, что за ними охотятся и что преследователи мало-помалу догоняют их.
Во сне был Билл, но его рассказ о том, как он забыл свое детство, должно быть, застрял у нее в голове, потому что в ее сне Билл был снова мальчиком десяти или двенадцати лет, у него были еще все волосы! Она держала его за руку и смутно сознавала, что она очень любит его, и что ее готовность идти основывалась на твердой уверенности, что Билл защитит ее и всех их, что Билл, Большой Билл как-то проведет их через все это и выведет снова в дневной свет.
О, но она была так напугана!
Они подошли к разветвлению нескольких туннелей, и Билл стоял там, глядя на них, а один из детей – мальчик в гипсовой повязке, которая светилась призрачно-белым в темноте, – проговорил:
– Этот, Билл. Нижний.
– Ттты ууверен?
– Да.
И поэтому они пошли той дорогой; а затем там была дверь, крошечная деревянная дверь, не больше трех футов высотой, дверь, которую можно видеть в книге сказок, и на двери была отметина. Она не могла вспомнить, что это была за отметина, какая-то странная руна или символ. Но она собрала весь свой ужас в одну фокусирующую точку и вырвала себя из того другого тела, тела той девочки, кем бы она (Беверли, Беверли) ни была.
Она сидела, вытянувшись в струну на незнакомой кровати, в поту, с широко открытыми глазами, учащенно дыша, будто только что пробежала кросс. Руками она коснулась ног, возможно, они мокрые и холодные от воды, через которую она шла в своем сне. Но ноги были сухими.
Затем она долго не могла сориентироваться – это был не их дом в Топанга-Каньоне или квартира на Флит-стрит. Это было какое-то чужое место, обставленное кроватью, комодом, двумя стульями и телевизором.
«О, Господи, давай Одра...»