Оно
Шрифт:
Ему приходил конец.., а если даже одно из них будет способно выжить.., даже одно...
Призвав всю свою храбрость, вспомнив бледное, лицо умирающего Эдди, Бен поднял ногу, обутую в лыжные ботинки, над первым яйцом. Оно разбилось с хлюпающим взвизгом, и какая-то вонючая плацента потекла вокруг его ботинка. Потом паук, размером с крысу, слабо пополз по полу, стараясь удрать, и Бен слышал в своем мозгу высокие мяукающие звуки, похожие на звуки пилы, быстро двигающейся туда-сюда, создающей призрачную музыку.
Бен наклонился за своей ногой, ощущая ее, как ходулю, и снова наступил на паука.
Сколько их? Сколько этих яиц? Кажется я где-то читал, что пауки могут откладывать тысячи.., или миллионы яиц? Я не смогу сделать это. Я сойду с ума...
Ты должен. Ты должен. Продолжай, Бен.., сделаем это вместе!
Он подошел к следующему яйцу и сделал то же самое в гаснущем свете. Все повторилось: хрустнувший треск, пронзительное зловоние жидкости, звуки умирания. Следующее. Следующее. Он медленно приближался к черной арке, в которой исчезли его друзья. Была полная темнота, Беверли и разлагающаяся паутина остались где-то позади. Он снова слышал шепот умирания. Яйца оставались мертвенно-бледными камнями в темноте. Как только он подходил к одному из них, он зажигал спичку и держал, пока она не гасла. В каждом случае он успевал проследить за всем процессом и раздавить яйцо прежде, чем гасла спичка. Он не знал, что будет делать, когда спички кончатся, а яйца не все будут раздавлены.
10
Оно/1985
Они все еще идут.
Оно чувствовало, что они Его преследуют, приближаются, и страх нарастал. Наверное, Оно не было вечно – немыслимое в конце концов должно быть осмысленным. Хуже всего, что Оно почувствовало смерть своих детенышей. Третий из этих ненавистных мужчин-мальчишек настойчиво следовал по пятам за ее детенышами; почти обезумевший от отвращения, он продолжал методически затаптывать жизнь каждого из яиц Его.
Нет! Оно вопило, накреняясь то в одну сторону, то в другую, чувствуя, что жизнь уходит, вытекая вместе с кровью из сотен ран, ни одна из которых не была смертельной, но каждая как песнь собственной боли задерживала Его. Одна из ног Его висела, как кусок мяса. Один глаз ослеп. Оно чувствовало, что внутри все порвано; один из этих ненавистных мужчин-мальчишек умудрился ударить Его в глотку.
И они все еще идут, сокращая расстояние, и как это произойдет? Оно стонало и мяукало, а когда почувствовало, что они уже рядом, сзади. Оно сделало единственное, что могло, – повернулось, чтобы бороться.
11
Беверли
Прежде чем последние огоньки исчезли и полная темнота опустилась, она увидела жену Билла, которая пролетела еще футов двадцать и затем повисла снова. Она начала вращаться, длинные рыжие волосы веером неслись за ней. Его жена, -подумала она. – Но
И она была одна в темноте, только звуки падающей паутины и неподвижное тело Эдди. Она не хотела опускать его, не хотела, чтобы его лицо оказалось на полу в таком месте. Поэтому она держала его голову на согнутой руке, которая уже почти онемела. Убрала волосы с его лба. Думала о птицах.., это было что-то, как она предполагала, что осталось у нее от Стэна. Бедный Стэн, он не увидит этого.
Все они... Я была первой любовью для них всех.
Она старалась оживить воспоминания, о которых было приятно думать в темноте, куда не проникали звуки. Тогда она не чувствовала бы себя такой одинокой. Сначала в голове преобладали образы птиц – вороны, сороки, скворцы, весенние птицы, которые прилетают откуда-то, когда улицы полны тающего снега, бегут ручьи и только отдельные грязные кучи снега лежат в тени.
Ей казалось, что они прилетали всегда в облачные дни, и она не могла понять, откуда они брались. Вдруг они появлялись в Дерри, наполняя улицы своим оживленным криком. Они сидели на телефонных проводах, на крышах викторианских домов на Западном Бродвее, дрались за места на алюминиевых проволоках антенн телевидения в начале Вэлли-Спа, тяжело повисали на ветвях кленов по Нижней Мейн-стрит. Они рассаживались и перекликались друг с другом пронзительными голосами, как старые сельские кумушки на еженедельных играх «Бинго», а потом, по какому-то сигналу, недоступному человеческому уху, вдруг снимались с места и заполняли небо своими черными телами и крыльями.., и улетали куда-то еще.
Да, птицы, я думала о них, потому что мне было стыдно. Это отец, заставлял меня стыдиться, я думаю, а может быть, и Оно. Может быть.
Она стала вспоминать – сначала птицы, потом воспоминания. Но они были такими туманными, бессвязными. Наверное, они и всегда будут такими. Она...
Ее мысли прервались, когда она поняла, что Эдди
12
Любовь и Желание, 10 августа 1958 года
пришел первым, потому что был больше всех испуган. Он пришел к ней не как друг, проведший с ней целое лето, не как ее нечаянный любовник, но как он приходил к своей матери три или четыре года тому назад – за утешением; он не отшатнулся от ее гладкой обнаженности, сначала она даже подумала, что он ее не чувствует. Он дрожит, и хотя она держит его в своих объятиях, но кромешная тьма не позволяет ей увидеть его.
– Что ты хочешь? – спрашивает он ее.
– Ты должен засунуть свою штучку в меня, – говорит она. Он старается оттолкнуть ее, но она держит его, и он опускается на нее. Она услышала, что кто-то – она думает, что этоБен, – задохнулся.
– Бевви, я не могу сделать этого, я не знаю, как...
– Я думаю, это просто, только ты должен раздеться, – она думает о сложностях с гипсовой повязкой, рубашкой, это сначала разъединяет их, потом опять соединяет и пугает.