Оно
Шрифт:
– Что ты имеешь в виду?
– Не только Джордж был в этой черной дыре. Я не думал о САМОМ ДЕРРИ двадцать лет. Ни о людях, с которыми общался – Эдди Каспбрак, Ричи Рот, Стэн Урис, Бев Марш... – он пробежал руками по волосам и нервно засмеялся. – Это как случай амнезии и настолько серьезный, что ты даже не знаешь, что она у тебя есть. И когда Майкл Хэнлон позвонил...
– Кто это Майкл Хэнлон?
– Еще один парень, с которым мы контачили – с которым я контачил после смерти Джорджа. Конечно, теперь он уже не парень. Как и все мы. Это был Майкл на телефоне, трансатлантическая
– Алло, я попал в квартиру Денбро? – и я сказал да, и он сказал:
– Билл? Это ты? и я сказал да, и он сказал:
– Это Майкл Хэнлон. – Это ровным счетом ничего для меня не значило, Одра. Он мог быть, к примеру, продавцом энциклопедии или записей Берла Ивса. Потом он сказал:
– Из Дерри. – И когда он это сказал, как будто бы дверь открылась внутри меня и какой-то страшный свет засветил, и я вспомнил, кто это. Я вспомнил Джорджа. Я вспомнил всех остальных. Все это случилось...
Билл стиснул пальцы.
– Да. И я знал, что он будет просить меня приехать.
– Вернуться в Дерри.
– Да. – Он снял очки, протер глаза, посмотрел на нее. Никогда в жизни она не видела человека, который бы выглядел таким испуганным. – В Дерри. Потому что мы обещали, – сказал он, – мы обещали. Все мы. Дети. Мы стали в круг у протоки, бегущей через Барренс, держась за руки, и мы резали ладони кусочком стекла, как будто хотели породниться, только это была не игра.
Он протянул к ней руки, и она увидела в центре каждой ладони лесенку из белых линий – раненую ткань. Она держала его руки в своих – бессчетное число раз, но никогда раньше не замечала этих шрамов на его ладонях. Они были слабые, но она бы подумала...
А вечер! Тот вечер!
Не тот, где они познакомились, хотя этот второй вечер соотносился с первым, как концовка с книгой, потому что он был прощальным после завершения съемок «Ловушки Черного Дьявола». Было шумно и пьяно, разгульно. Пожалуй, даже похлеще, чем на других таких же вечеринках, на которых она бывала, потому что съемка прошла лучше, чем все они могли ожидать, и все они знали это. Для Одры Филипс вечер был прекрасным, потому что она влюбилась в Уильяма Денбро.
Как звали ту самозваную гадалку? Одра помада только, что та была одним из двух помощников гримера. В какой-то момент вечеринки девушка сорвала с себя блузку, обнажая очень экстазный бюстгальтер, и повязала ее вокруг головы, как шарф у цыганки. Разгоряченная дымом и вином, она остаток вечера или пока не ушла, читала по руке...
Одра не могла теперь вспомнить, были ли предсказания девушки хорошими или плохими, мудрыми или глупыми: ей было очень хорошо в тот вечер. Но она помнила, что в какой-то момент девушка схватила ладонь Билла и, сравнив ее со своей собственной, заявила, что они совершенно одинаковые. «Мы близнецы в жизни», сказала она. Одра помнила: она более чем ревниво следила за тем, как девушка водила по линиям на его ладони своим великолепно накрашенным ногтем – как глупо это было, в миражном киномире, в этой киношной субкультуре, где мужчины так же запросто, обыденно похлопывают женские попки, как нью-йоркцы трогают свои щеки! Но в исследовании гадалки было что-то интимное, затянувшееся.
Тогда на ладонях Билла не было никаких маленьких белых шрамов.
Она наблюдала за этой шарадой глазами ревнивой возлюбленной, и она доверяла этому воспоминанию. Доверяла ФАКТУ.
И сейчас сказала это Биллу.
Он кивнул. – Ты права. Их тогда не было. И хотя я не могу поклясться в этом, думаю, их не было и прошлой ночью, в «Плоу и Барроу». Мы стали меряться руками на пиво и, я думаю, я бы заметил.
Он усмехнулся. Усмешка была сухой, лишенной юмора, испуганной.
– Я думаю, они вернулись, когда позвонил Майкл Хэнлон. Вот что я думаю.
– Билл, это невозможно. – Она потянулась за сигаретами.
Билл смотрел на свои руки. – Стэн сделал это, – сказал он. – Разрезал ладони осколком бутылки из-под «Кока-колы». Теперь я отчетливо вспоминаю это. – Он посмотрел на Одру, и глаза его за очками выглядели больными, непонимающими.
– Я помню, как этот кусок стекла мерцал на солнце. Он был от новой бутылки, прозрачный. Раньше бутылки «Кока-колы» были зелеными, ты помнишь?
– Она покачала головой, но он не видел. Он все еще изучал свои ладони. – Я помню, что Стэн резал свои руки последним, притворяясь, будто намерен не просто надрезать ладони, а полоснуть по запястью. Я думаю, это была глупость, но я подался к нему.., чтобы остановить его. Потому что секунду-две он выглядел серьезным.
– Билл, не надо, – сказала она низким голосом. На этот раз, чтобы зажигалка не дрожала в руке, ей понадобилось обхватить запястье другой рукой – так полицейский держит пистолет на стрельбище. – Шрамы не могут возвращаться. Они или есть, или их нет.
– Ты их видела раньше, а? Ты это говоришь мне?
– Они едва заметны, – сказала Одра резче, чем хотела.
– Мы истекали кровью, – сказал он. – Мы стояли в воде недалеко от того места, где Эдди Каспбрак, Бен Хэнском и я построили плотину...
– Ты имеешь в виду архитектора, да?
– Есть архитектор с таким именем?
– Боже, Билл, он построил новый центр связи Би-би-си! И до сих пор ведутся споры, мечта это или неудача!
– Ну, я не знаю, тот же это парень или нет. Это кажется невероятным, но кто знает. Тот Бен, которого я знал, классно строил. Мы все стояли там, и я держал левую руку Бев Марш в своей правой, и правая рука Ричи Тозиера была в моей левой. Мы стояли в воде, как будто принимали крещение, и на горизонте я видел деррийскую водонапорную башню.
Она была такой белой, какой представляется воображению одеяние архангелов, и мы пообещали, поклялись, что если это не кончилось, что если это возобновится, мы вернемся. И мы бы сделали это. И остановили. Навсегда.
– Остановили ЧТО? – закричала она, внезапно разъярившись на него. – Что остановили? Что за чушь ты несешь?
– Лучше бы ты не спрашивала... – начал Билл и остановился. Она увидела, как выражение ужаса распространяется по всему его лицу, как пятно. – Дай сигарету.
Она протянула ему пачку. Он закурил. Она никогда не видела, чтобы он курил.