Оно
Шрифт:
Он отскочил влево, и теперь снова увидел упавшую главную дымовую трубу. Он прыжками побежал к ней, руки подстегивали его короткими ударами по бокам. Птица кричала, и он слышал, как она взмахивала крыльями. Они звучали, как паруса. Что-то толкнуло его в затылок, и по нему разлился огонь. Он почувствовал, как огонь распространяется, когда кровь закапала под воротничок его рубашки.
Птица снова кружила под ним, намереваясь схватить его своими когтями и унести, как коршун уносит полевую мышь. Намереваясь унести его в свое гнездо. Намереваясь съесть.
Когда она устремилась вниз, на него, и ее черные,
Теперь он бежал параллельно упавшей дымовой трубе и видел, где она кончается. Если бы он мог добраться до ее конца и забраться вовнутрь, он вероятно был бы в безопасности. Птица слишком велика, чтобы втиснуться туда за ним. Теперь она устремилась к Майку, ее крылья хлопали, создавая ураган, ее чешуйчатые когти распрямились. Она снова закричала, и на этот раз Майк услышал в ее голосе триумф.
Он опустил голову, выбросил руки вверх и двинулся прямо вперед. На мгновение когти птицы мощными тисками сжали его предплечье. Они кусали, как зубы. Хлопающие крылья отзывались громом в его ушах; он смутно сознавал, что вокруг него падают перья, порой задевая его щеки, как поцелуи фантома. Птица снова поднялась, и Майк почувствовал, как его несет вверх, вот он уже на цыпочках.., на одну леденящую секунду кончики его кед потеряли контакт с землей.
– Дай мне УЙТИ!
– крикнул он и вырвал руку. На минуту когти схватили его, затем треснул рукав рубашки. Он ударился, упав. Птица пронзительно закричала. Майк стал прорываться сквозь перья хвоста, задыхаясь от сухого их запаха. Это было похоже на бег через бесконечную завесу из перьев.
Все еще кашляя, – глаза застилали слезы и мерзкая пыль с крыльев птицы, – он наткнулся на упавшую трубу. Теперь он уже не раздумывал, сможет ли укрыться внутри. Он вбежал в темноту, его рыдания отдавались там эхом, повернулся к яркому кольцу дневного света. Его грудь поднималась и опускалась судорожными рывками.
Он вдруг осознал, что, если бы неправильно оценил размеры птицы или размеры жерла дымовой трубы, он бы убился так же наверняка, как если бы приложил отцовское ружье к голове и нажал спусковой крючок. Из трубы не было пути наружу. Это была не просто труба. Это был тупик. Другой конец трубы был захоронен в земле.
Птица снова пронзительно закричала, и вдруг свет в конце дымовой трубы погас, так как птица опустилась туда. Он мог видеть ее желтые чешуйчатые лапы, толстые, как икры человека. Затем она наклонила голову вниз и посмотрела внутрь. Майк обнаружил, что он опять глядит в эти отвратительно яркие, смоляные глаза с золотыми обручальными кольцами радужной оболочки. Клюв птицы открывался и закрывался, и каждый раз, когда он закрывался, Майк улавливал хорошо различимый звук, напоминающий зубовный скрежет. "Острый, -подумал он. – Я знал, конечно, что у птиц острые клювы, но по-настоящему никогда не думал об этом до сего момента".
Птица еще раз пронзительно крикнула. Звук так громко отдавался в кирпичном горле трубы, что Майк заткнул уши руками.
Птица начала пробиваться в устье трубы.
– Нет! –
Свет убывал по мере того, как тело птицы проталкивалось в трубу.
(О мой Бог, почему я забыл, что это ведь перья? Почему я забыл, что она может сжаться?) Свет мерк.., мерк.., исчез. Теперь была только кромешная тьма, удушающий чердачный запах от птицы и шелестящий звук ее перьев.
Майк упал на колени и начал ощупью пробираться по искривленному проходу, разметав руки в разные стороны. Он нашел кусок разбитого кирпича, его острые грани покрылись чем-то похожим на мох. Он отвел руку назад и швырнул его. Звук попадания. Птица издала свистящий клекот.
– Уходи отсюда'.
– закричал Майк.
Наступила тишина.., и затем снова этот хрустящий, шелестящий звук – птица возобновила прорыв в трубу. Майк ползал по внутренней поверхности трубы, и, найдя куски кирпича, швырял их один за другим. Они ударялись и отскакивали от птицы, стукались о кирпичный рукав дымовой трубы.
"Пожалуйста, Боже, -думал Майк бессвязно, – пожалуйста, Боже, пожалуйста. Боже..."
Ему пришло в голову отступить по трубе дальше. Ведь само собой, дальше она сужается. Он мог отступить, слыша пыльный шелест за собой, – птица прокладывала себе путь. Он мог отступить, и, если ему повезет, – достичь места, куда птица проникнуть не сможет.
Но что, если она протиснется?
Если это случится, он и птица умрут здесь вместе. Во тьме.
«Пожалуйста, Боже» -кричал он, совершенно не сознавая, что кричит громко. Он бросил еще один кусок кирпича, и на этот раз его бросок был мощнее – он чувствовал, как говорил потом, много позже, что кто-то словно был с ним в тот момент, и этот кто-тодал его руке огромный импульс. На этот раз глухого звука не последовало. Вместо этого – словно брызганье, как будто ребенок шлепает рукой по поверхности миски с полузатвердевшим «Джелло». На этот раз птица закричала на от гнева, а от настоящей боли. Мрачный шелест ее крыльев наполнил дымовую трубу; зловонный Дух разнесся ураганом, всколыхнув его одежду, заставляя его кашлять и задыхаться, и отступать, когда летели пыль и мох.
Снова забрезжил свет, сначала серый и слабый, он то появлялся, то исчезал: птица отступала от устья трубы. Майк залился слезами, снова упал на колени и стал лихорадочно нащупывать куски кирпича. Не сознавая, что он делает, Майк побежал вперед, к устью трубы с кусками кирпича в руках. (В этом свете он увидел, что кирпич затянут сине-серым мхом и лишайником, как поверхность надгробий). Он хотел удержать птицу от повторного вторжения сюда, если получится.
Птица наклонилась, нагнув голову так, как это делает на насесте домашняя птица, и Майк увидел, куда он попал последним броском. Правый глаз птицы почти что вытек. Вместо сверкающего шара свежей смолы был кратер, заполненный кровью. Беловато-серая липкая слизь сочилась из угла глазницы и тонкой струйкой стекала по клюву. В этой омерзительной слизи кишели и извивались мельчайшие паразиты.