Опал императрицы (Опал Сисси)
Шрифт:
– Вероятно, удовольствуется остальными. Там есть великолепный жемчуг и много других очень ценных вещей...
– А я вам говорю, что ему нужен именно опал. По причинам, которые я уже излагал вам.
– Прекрасно понимаю, но ему трудно будет вернуться назад. Полиция не упустит возможности его схватить.
– Да, но завтра вы уезжаете. Будьте уверены, едва это дьявольское отродье узнает об опале, все начнется сначала...
Проворным движением Лиза выхватила одну розу из букета и поднесла ее к губам. Из-под полуопущенных век она бросила на князя насмешливый взгляд.
– И, конечно же, вы знаете выход?
– Я? Какой же, господи?
– О,
– Неужели вы считаете, что я настолько низок, что могу отнять у несчастной помешанной то, что она считает своим талисманом? Хотя это и правда был бы наилучший выход. Эльза, которая потеряла все, получила бы средства к существованию, а главное, в случае нежелательного визита ей оставалось бы только отвести от себя опасность, указав на покупателя, то есть – на меня. Но если...
– Кушать подано!
Эта фраза, произнесенная с порога зычным голосом Иозефа, резко оборвала начатую Альдо фразу. Князь заколебался, как ему поступить, но, увидев, что Эльза в величественном одиночестве направилась к распахнутым двойным дверям, он предложил руку госпоже фон Адлерштейн, не замедлившей поблагодарить его благосклонной улыбкой. Адальбер тем временем под носом у Фрица, которому выпало замыкать шествие, успел перехватить руку Лизы.
И начался самый невероятный, самый безумный и томительный ужин из всех, на каких когда-либо доводилось присутствовать Морозини. Роскошный стол – посуда из позолоченного серебра и богемский хрусталь выстроились на кружевной скатерти вокруг нагромождения лилий, роз и перламутровых свечей в резных хрустальных подсвечниках! – был накрыт на двадцать персон. А поскольку только свечи озаряли эту просторную комнату с обтянутыми дорогими гобеленами стенами, вся эта роскошь была погружена в какую-то призрачную атмосферу. На каждом конце стола стояло по креслу с высокой спинкой: места хозяина и хозяйки дома. Эльза без колебаний направилась к первому из них, которое Иозеф уже предупредительно отодвигал для нее. Альдо наклонился к графине и шепотом спросил:
– Куда я должен отвести вас, сударыня?
– Честно говоря, не знаю, – растерянно шепнула она в ответ. – Эльза настояла на том, чтобы самой сегодня все устроить. Я хотела доставить ей удовольствие, но сейчас уже сомневаюсь, не совершила ли я ошибку...
Неопределенность с местами быстро закончилась: старую даму любезно пригласили сесть по правую руку принцессы. Предположив, что ему, в соответствии с правилами этикета, следует занять место рядом с графиней, Альдо уже отодвинул было стул, когда раздался голос Эльзы.
– Подождите, пожалуйста! Это место предназначено не для вас, – резким тоном заявила она и прибавила уже мягче: – Дорогой мой, мне кажется совершенно естественным, чтобы вы заняли место напротив меня. Разве это не наш праздник? Мы должны вместе возглавлять стол...
Морозини отвесил еще один поклон и направился к противоположному концу стола, где его уже поджидал лакей. Он полагал, что остальные четверо присутствовавших рассядутся между двумя полюсами стола, но ничего подобного не произошло. Эльза усадила Лизу слева от себя, рядом с ней – Адальбера, а юному Апфельгрюне, еще более насупленному, чем обычно, указали на место по другую сторону стола, рядом с двоюродной бабушкой. Морозини, отделенный от остальных десятком пустых стульев, остался в гордом одиночестве. Его охватило странное чувство, словно он внезапно предстал перед
Ужин начался в тягостном молчании. Где-то в дальних комнатах скрипки приглушенно играли мелодию Моцарта. Как ни хотелось Альдо сбежать с этого призрачного торжества, он заставил себя сидеть спокойно. Его не оставляло чувство, что что-то должно произойти. Вот только что? Там, в конце этой усыпанной цветами пустыни, Эльза с предельной неторопливостью смаковала суп. Голову она держала очень прямо и глядела в пустоту. Время от времени она улыбалась, слегка наклонялась вправо или влево, обращаясь к одному из незанятых стульев, словно видела там кого-то. Вокруг бесшумно сновали слуги.
Когда подали второе блюдо – карпа по-венгерски – тишину разорвал звон брошенного на тарелку прибора, и раздался напряженный, нервный, срывающийся на крик голос Лизы:
– Это невыносимо! Что за погребальная трапеза? Разве нам нечего сказать друг другу?
– Лиза, прошу тебя! – прошептала бабушка. – Нам не следует разговаривать, если ее высочеству это неугодно...
Но Фриц уже подхватил:
– Она права, тетя Виви! Что за дурацкую комедию нас заставляют разыгрывать! И что за дурацкая идея отразить Морозини тосковать в одиночестве на другом конце стола, как будто он наказан. Идите к нам, старина, и постараемся хотя бы получить удовольствие от ужина.
Эльза стремительно вскочила с места, обдав несчастного поистине королевским презрением.
– То, что вы – мужлан, для меня не новость. Что же касается этого человека, а я ни на минуту не усомнилась в том, что он – ваш приятель, то знайте: я посадила его туда, чтобы посмотреть, как далеко зайдет его наглость... как долго он осмелится упорствовать в своем подлом самозванстве!
Альдо тоже вскочил. В несколько шагов он пересек огромный зал и остановился перед той, что так жестоко его обвинила. Лицо его оставалось бесстрастным, но позеленевшие глаза сверкали гневом.
– Я, сударыня, не мужлан, не наглец и не самозванец...
– Да что вы? Может быть, вы еще станете уверять, что вы – Франц Рудигер?
– Я никогда этого не говорил, сударыня...
– Говорите: ваше императорское высочество!
– Если вы на этом настаиваете – пожалуйста! Так знайте, императорское высочество, что это вы и только вы упорно желали видеть во мне того, кого оплакиваете! Возможно, мне следовало разубедить вас, но вы только что пережили такое тяжелое испытание, что я боялся нанести вам новый удар.
И это мы, Эльза, попросили его продолжать играть эту роль до тех пор, пока вы не почувствуете себя лучше, – подхватила графиня. – О, моя дорогая девочка, вы были в таком ужасном состоянии, – уговаривала она ее. – Вы так нас напугали, и единственной мыслью, за которую вы уцепились, была чудесная мысль о том, что вы спасены любимым человеком. Вы были уверены, что узнали его, вы хотели его видеть, говорить с ним и после этого по-прежнему были убеждены, что это – Франц... Нас это огорчало, но как было отнять у вас эту иллюзию, не причинив вам боли? Вы даже говорили, что он стал красивее, чем прежде.