Опасайся взгляда Царицы Змей (Зеленый омут)
Шрифт:
Сиур волновался, как пройдет встреча Таисии Матвеевны с Лесей, которая обещала прийти после завтрака. Немая девушка не любила шумных застолий, даже баба Надя поняла это и не приставала к ней со своими «потчеваниями».
Лида тоже ела вяло, думая о Сергее, который обещал приехать завтра из обители. Какой будет их встреча? Собственное ожидание несколько приглушило напряжение от предстоящего прихода Леси. Еще немного отвлекало ночное видение. Что это было? Сон? Явь? Бабушка Марфа все бы ей растолковала… А теперь придется разбираться самой.
Лида мечтательно улыбнулась, и Сиур подумал, какая она все-таки милая. Она напомнила ему Тину, когда та о чем-то задумывалась
Леся стояла перед зеркалом и причесывалась. Ее что-то волновало. Баба Надя пришла вчера вечером и сказала, что приехали гости.
– Приходи завтра утром! Лида и Иван будут рады. И дедушку Илью заодно проведаешь, плох он совсем. Ну и гостей уважить, конечно, надо. Ты ж нам как своя!
Леся всю ночь не спала. Она вновь почувствовала себя лепестком, который сорван порывом ветра и несется в дальние дали. Куда? Зачем? Где то дерево, вспоившее лепесток своими соками? Где, когда и как злой ветер сорвал его с родной ветки?
Снова вернулось пугающее ощущение, как будто ей нечем дышать. Какая-то пена с резким запахом водорослей забивала рот и нос, останавливала дыхание. Шумела стремительно несущаяся вода, мелькали острые камни, корни деревьев, в ушах грохотало. Жуткий страх перед разверзшейся темной бездной сжал сердце, сменился невыразимым, полным одиночеством и черной тоской…
Тело ее, – мертвое, безжизненное, – несла вода. Оно почему-то не тонуло, только безвольно моталось из стороны в сторону и переворачивалось, как тряпичная кукла.
Она подумала, что тело может разбиться о камни, – но как-то равнодушно, как о чем-то постороннем, отдельном от нее. Огненный закат привлек ее внимание, и несущееся в воде тело перестало ее интересовать. Ей стало легко и приятно любоваться вспыхнувшими вокруг яркими, невиданными красками раскрывшейся перед ней картины водопадов в клубящейся розовой водяной пыли, черных блестящих скал, зеленых деревьев с красными в свете заката верхушками. Какая красота! Какое блаженство!
Она увидела выше по реке вытащенные на берег плоты, людей в оранжевых спасательных жилетах, они что-то кричали, размахивали руками. Некоторые из них бросались в бурлящий поток. Она удивилась, услышав, как они зовут ее. Элина-а-а!…разносилось далеко вокруг. Элина-а-а!…Это было ее имя в том, их мире, которому она не принадлежала больше. Один голос показался ей особенно близким. Это был голос мужчины, которого она любила. Ей захотелось утешить его, сказать, что она ни о чем не жалеет…
И тут она увидела, как ее тело выбросило на каменистый пологий берег далеко внизу, у самой кромки леса. Оно лежало безвольное, с неудобно подвернутыми ногами и разбросанными в стороны руками…Из леса вышла темная фигура, наклонилась над ее телом и…стала что-то срывать с ее тонкой, покрытой ссадинами бледной руки. Браслет? Ее браслет, с которым она никогда, ни разу в жизни не расставалась?! Как он может, этот человек? Кто дал ему право? Ее вдруг захлестнула волна острого возмущения и невыносимого горя! Как он смеет?! Единственная вещь, связывающая ее с прошлым! Да как…
Она ощутила тиски холодного и мокрого, наполненного болью тела, и поняла, что вернулась, потому что она не может уйти сейчас. Она не сделала что-то важное! Самое важное, для чего она здесь! И пока она не сделает этого…
Кто-то разговаривал над нею, дышал ей в рот, царапая нежное лицо многодневной небритой щетиной, больно и неудобно давил на грудь, тряс и бил по щекам. Ей хотелось плакать, хотелось, чтобы ее оставили в покое…не мучили больше. Боль заполняла ее тело,
– Дышит, кажись! Ну, слава Богу! – произнес с облегчением незнакомый, чужой голос. Ее поволокли куда-то, причиняя новую боль, и спасительное забытье пришло ей на помощь.
Она очнулась в темной пещере, каких много было по берегам реки. Они служили неплохим естественным укрытием, более удобным, чем палатки. Двое мужчин сидели у огня, кипятили чай. Запах душистых трав вызвал желание пить. Она невероятным усилием повернула голову, пытаясь увидеть свою руку. Это не получилось. Тогда она вложила всю свою волю в то, чтобы приподнять руку, и застонала от разочарования. Браслет исчез! Значит, она не ошиблась, и то был не бред. Кто-то неизвестный завладел ее браслетом. Может, один из тех, что сидят у огня?
– Стонет! – обрадовался один из мужиков. – Живая, значит!
Над ней склонились два немолодых лица с полными сочувствия и жалости глазами.
– Ванька! – сказал тот, что постарше. – Неси кружку с чаем! Целебная травка, она все хвори как рукой снимет!
Прошедшая ночь заставила Лесю вновь пережить прошлое, которое так хотелось забыть. Забыть навсегда! Тогда, медленно выздоравливая в сухой, пахнущей хвоей пещере, она вполне осознала свою потерю. Она выпала из жизни, как еловая веточка, кружащаяся в речном водовороте. К прежнему возврата не будет.
Она забыла, кто она, кем была до того, как водяная пена отняла у нее дыхание. Все, что было ей дорого, осталось там, в забытом ею мире. Ее там любили, и она любила. Это ощущение любви, – сладкая и нежная песня, полная печали, – осталось. Но все остальное она потеряла. Она не могла вспомнить, кто звал ее там, сквозь грохот и шум водопадов. Потом у нее отняли браслет. Не эти мужчины, что принесли ее в пещеру. Кто-то другой, неизвестный. Она знала это точно.
Мужчины разговаривали между собой, расспрашивали ее о чем-то. Она не понимала, о чем. А если и понимала, то сказать ей было нечего. Да и не хотелось. Постепенно, не сразу, она заметила, что когда они замолкают, отчаявшись чего-либо от нее добиться, она продолжает слышать их внутренние монологи. Они как бы говорят сами с собой. У старшего, которого звали Илья, была жена, с которой он постоянно беседовал, называя ее самыми ласковыми именами. Он без памяти любил ее, но никак не мог проникнуть в ее душу. Она закрыла себя от него, и от всех остальных тоже. Она жила сама по себе, как лилия, прекрасный цветок, который стебель и корни прячет от чужих глаз.
Второй, Иван, был добрый чудак. Он все мечтал найти какой-то клад на дне озера. Жена от него сбежала, и он растил двух дочек вместе с матерью, которую почему-то называл баба Надя.
Когда мужики привели ее в свой дом, она уже почти все про них знала. И про их родню тоже. И про соседей, и про лес, и про травы, про лесной дом и сторожку. Она убедилась, что ее тоже отлично понимают без слов. Стоило ей чего-нибудь захотеть или о чем-то подумать, как тут же все получалось именно так, как было нужно. Она не догадывалась, что такая способность есть только у нее, и что другие устроены иначе. Она решила, что говорить – это лишнее, и отказалась от речи. К тому же разговоры – были из прошлой жизни, которую она потеряла. Они напоминали ей о потере и причиняли этим боль. Они остались там, за речными порогами, как и все остальное, к чему возврата не было. Так она решила. Твердо и бесповоротно.