Опасная фамилия

Чиж Антон

Митя был не слепой, он знал, что за такой номер надо платить деньги, которых у сестры не было. Да и покровительство в балете не дешево обходится. Он только не хотел допускать до себя мысль, что его любимая сестра попросту содержанка. Если бы кто-то сказал ему такое, Митя полез бы в драку. Сам же знать не хотел, кто этот покровитель Ольги. Ни имени, ни фамилии, ни того факта, что он вообще существует. Его устраивал молчаливый договор с сестрой: об этом ни ползвука.

Выговорив тревоги и ожидания, Ольга спросила об отце. Константин Дмитриевич Левин, как только узнал, что дочь его поступила в балет, отказался знать ее, чуть не

проклял. Как видно, Левин пребывал в неведении, на какие средства балерина позволяет себе номер в дорогой гостинице.

Митя честно признался, что отец пока не сдвинулся ни на шаг в своем упрямстве. Но он с ним попробует поговорить еще раз. Как, впрочем, и с нужными людьми, что помогут в назначении на роль. Ольга удивилась, что брат может быть полезен в таком тонком вопросе. Он клялся все устроить. Обняв сестру и обещав передать от нее привет матери, Митя вышел из номера. Спустившись в холл гостиницы, он задержался, чтобы взять свежую газету. Уже направляясь к дверям, он вдруг остановился, заметив девушку в строгом скромном платье. Она только чуть взглянула на него и прошла мимо. Но этого было достаточно: Митя остолбенел.

У девушки были черные волосы, спокойное, чуть бледное лицо и капельку полноватая фигура без других недостатков. Но не это так поразило его. Мите показалось, что это лицо он где-то видел, только не может вспомнить, где. Что-то такое в нем было, отчего его сердце вдруг забилось и не могло остановиться. Ему показалось, что он давно знает эту незнакомку и мечтал с ней встретиться. Митя тут же нафантазировал самое бурное продолжение мимолетной встречи. Но в одном он теперь был уверен: он найдет ее и познакомится во что бы то ни стало. Это так просто: он же знает, где она живет.

16

Аполлон Григорьевич любого мог задавить авторитетом, опытом и статистической достоверностью. Только с одним человеком он не мог справиться. Человек этот был столь упрям и несговорчив, что не соглашался верить предположениям, даже самым надежным, а требовал непременно фактов. Да таких, что можно потрогать руками. Эта вредная и беспокойная личность поселилась в нем так давно, что он смирился, лишний раз стараясь ее не дразнить. Хоть он знал заранее, что прав и проверять не имеет смысла, все равно шел на поводу у собственной слабости. И заставлял покоряться ей других.

Поманив Ванзарова, который занимался какой-то ерундой, он предложил спуститься в швейцарскую и убедиться, что ключ подходит к двери. Не встретив большого желания, он стал убеждать, что в такой важнейшей улике нельзя ошибиться. А вдруг ключ не тот? Тогда рушится стройная система доказательств. И не надо ссылаться на опыт. Мало ли что, даже гений может ошибиться. Оттого, что ключ новый, не значит, что он подходит к двери именно этого дома. Зная, что в такие моменты убеждать Лебедева бесполезно, Ванзаров предпочел согласиться.

Они вышли из кабинета, не беспокоя пристава, занятого составлением протокола, для чего тяжелая полковничья рука приспособлена была неважно. Каренин проводил их долгим взглядом, не понимая, куда это господа решили улизнуть с таким выражением на лицах, словно приближаются к важнейшей разгадке. Тревога, горячившая его сердце, разгоралась все сильней.

В швейцарской было темно и душно. Василий Лукич сидел на топчане, покрытом старым ковром, и вел долгую и обстоятельную беседу, конца которой не было видно. Он рассказывал свою жизнь тем,

кого когда-то знал и кого уже давно нет, а он вот все живет и живет, и теперь должен давать отчет. Он жаловался, что набежало народу столько, что и дома уже мало, рассказывал, как ему тут одиноко, сами господа уехали на дачу, а старика тут оставили. О многом он говорил. С ними было хорошо поговорить. Они приходили и уходили, сменяя друг друга. Разные были лица, многих на своем веку повидал. Когда же заметил важных господ, занявших собой почти всю каморку, он обрадовался, решив, что это за ним послано, пришел, значит, его час. Оба такие важные, все в черном, как есть за ним. Ну, вот и дождался. Василий Лукич уже собрался прочесть молитву на дальнюю дорожку, когда разобрал, о чем его спрашивают.

– Какой ключ? – спросил он растерянно. Неужели и там с него ключи будут требовать? Там свои ключники имеются. Не могут же его на их место определить. Нет у него таких заслуг, грешен и недостоин.

– Где ключ от входной двери? – проговорил Ванзаров как можно мягче.

Василий Лукич разобрал, что маленько поспешил и это всего лишь посторонние незнакомцы. И как в дом пробрались?

– А вы кто такие будете? – спросил он, все-таки швейцару не пристало чужим без спросу ключи выдавать.

– За твоей душой посланы, старик! – прогрохотал Лебедев страшным образом. – Не ответишь всю правду, сволочем в геенну огненную! Отвечай, где ключ!

– Аполлон Григорьевич, вы бы полегче, – попросил Ванзаров. – Так где же ключ?

Василий Лукич кивнул на облезлый шкафчик.

– Вон висит, куда ему деться.

Почерневший от долгого употребления ключ Лебедев приложил к тому, что нашелся в мешочке балерины. Зубчики пришлись один в один. Криминалист был счастлив. И вредная личность внутри него совершенно успокоилась.

– Торжествуйте, коллега. Ключик к преступлению найден, да! – заявил он.

Ванзаров предоставил ему еще один, пользованный до черного налета.

– Сравните заодно и этот.

– Где нашли? – Аполлон Григорьевич собрался проверить зубчики лучшим из инструментов: своим глазомером.

– В кармане пиджака убитого Каренина. Там еще один был, но мне этот приглянулся.

– Ну, конечно. Зачем ждать эксперта, мы сами полезем в карманы жертвы, – приговаривал Лебедев, сощуривая глаза поочередно. – А я понять не могу: как это почтенный старик в дом пробрался. Неужто по водосточной трубе залез? Оказывается, все просто: мой юный друг запросто утащил улику… Забирайте, не хочу ее видеть. И так все ясно.

Глазомер указал без сомнений: все три ключа подходят к одному замку.

Ванзаров нагнулся к старику, чтобы тот лучше слышал.

– Вчера вечером кто в дом приходил?

– А никого и не было, один я тут сидел. Все уехали, меня оставили, – ответил Василий Лукич и добавил: – Спать лег. А когда утром Сергей Алексеевич прибыли с супругой, им открыл, как полагается. А чужих не было. Все тихо и спокойно, слава богу! Мы свою службу знаем, которой год в швейцарах.

Лебедев стал делать нетерпеливые знаки, дескать, и так все ясно, делать тут нечего. Возражать Ванзаров не стал. Они вышли в прихожую как раз вовремя, чтобы увидеть спину Надежды Васильевны, скрывающейся за парадной дверью. Дама была столь возбуждена, что сама несла портплед и шляпную коробку. Стремительный отъезд не оставлял сомнений в ее душевном состоянии. Кажется, Каренину предстоят тяжелые времена.