Опасная красота. Поцелуи Иуды
Шрифт:
В ответ на ее душевность Коул Тернер не повел и бровью.
— Эдна Диофант, вы обвиняетесь в преступлениях против общественной нравственности, а именно в организации занятия проституцией другими лицами, содержание притона для занятия проституцией и систематическое предоставление помещения для занятия проституцией, — голос Коула Тернера был холоден, как лед.
Я машинально застенографировала сказанное кардиналом, не сразу поняв смысл услышанного, но когда до меня дошло, рука дрогнула. Отодвинув женщину в сторону, как будто это была картонная кукла, он ступил в гостиную. Чтобы не пропустить
— О чем вы таком говорите, Ваше Высокопреосвященство? — хозяйка дома, казалось, была в полном недоумении, если не сказать в ужасе. — Я бы в жизни не посмела пойти на подобное. Ну, право слово, кардинал, как можно? Да, я принимаю у себя девочек, но у нас исключительно клуб по интересам! Мы изучаем Священное Писание, Семейный Кодекс и различную художественную литературу, а так же обмениваемся женской энергией. Полагаю, это не запрещено, преподобный?
Кажется, не слушая ее праведных речей, Коул Тернер двинулся по коридору вперед, а следом за ним, оставляя грязь от ботинок на безупречно чистых коврах, единым маршем шагали остальные служители полиции.
Особняк был обставлен со сдержанной роскошью, даже лучше, чем в бабушкиных мыльных операх — высокие потолки, колонны с лепниной, дубовый паркет, декоративные зеркальные панно, обои с оригинальным сливовым декором, бархат, кожа, дорогое дерево…
Я старалась держать рот закрытым, но это было очень сложно, особенно когда увидела в одной из комнат антикварный комод позапрошлого столетия и, не удержавшись, провела пальцами по гладкой поверхности, впитавшей дух времени. Правда, быстро вспомнив, зачем я здесь, поспешила за кардиналом.
Тернер был в фойе, где, судя по всему, действительно проходило собрание какого-то женского клуба, так как здесь находились десять-пятнадцать девушек, рассевшиеся кружком.
Одна из них играла на фортепьяно, но при появлении мужчин музыка прервалась, и все взгляды обратились к ним. Две девушки оторвались от игры в шахматы, а их соседка — от спиц, она вязала шарф. Кто-то вышивал на пяльцах, кто-то плел из бисера, а у одной девушки я углядела томик стихов Байрона, которого я просто обожала.
Может быть, кардинал ошибся?
— Вы как раз к вечернему чаю, мальчики, — с улыбкой проговорила хозяйка особняка. — Милли (она ласково кивнула девушке с длинными рыжими волосами) как раз сегодня решила порадовать нас имбирным печеньем — уверена, на вас тоже хватит. Перед трапезой вы могли бы прочитать нам молитву, Ваше Высокопреосвященство.
Поначалу я решила, что кардинал дал маху, и сейчас будет смущенно извиняться, что обвинил эту добрую женщину в таком ужасном деянии. Но потом поняла, что такое в принципе невозможно — Коул Тернер не ошибается. А потом я обратила внимание на лица и одежду девушек — они были какими-то… слишком ярко накрашенными, а простые, подчеркнуто-скромные платья некоторых лишь выгодно подчеркивали достоинства фигуры.
Святые небеса, неужели это действительно… бордель? Неужели все эти обычные с виду девушки спят с мужчинами за деньги?
Я уткнулась в свою планшетку, выводя на ней крючки, завитушки, прямые и волнистые черточки, обозначающие буквы, и не смея даже взглянуть в их сторону.
— Ты
— Ваше Высокопреосвященство, я регулярно бываю в церкви, исповедуюсь и причащаюсь, стараюсь заниматься богоугодными делами, жертвую четверть своего заработка с этого пансиона на благотворительность, пользуюсь уважением у многих почтенных лиц города, включая самого светлейшего князя Леоне. Право слово, с вашей стороны оскорбительно обвинять меня в таких отвратительных вещах, — проговорила дама с возмущением, но, похоже, оно было притворным.
Смерив ее тяжелым взглядом, кардинал стремительно пошел по особняку, с холодной яростью распахивая все двери, попадающиеся у него на пути. Не знаю, что он искал — за дверьми находились большие светлые спальни. Везде царила чистота, а постели были заправлены свежим светлым бельем.
Я, правда, не знаю, как должны выглядеть дома терпимости, но по фильмам и книжкам я как-то не так их себе представляла. И все-таки некая неуловимая аура витала здесь. Аура чего-то запретного и неизведанного. Аура секса. И больших денег.
— Так бы сразу и сказали, что хотите снять у нас номер, Ваше Высокопреосвященство, — Диофант закурила длинную тонкую сигарету. — Как служителю закона и церкви я предоставлю вам двойную скидку на люкс.
Вжав голову в плечи, я боялась дышать — у меня даже рука не поднялась зафиксировать это — не знаю, сколько нужно было иметь смелости (или глупости?), чтобы разговаривать с Коулом Тернером в подобном тоне.
Мрачные нравственники вслед за своим начальником, как черные вороны, кружили по дому, распахивая дверцы шкафов, перетряхивая личные вещи, белье, одежду, и даже посуду — но придраться им было действительно совершенно не к чему.
Мадам Диофант наблюдала за всем этим с легкой усмешкой, куря одну сигарету за другой. Девушки вернулись к своим занятиям, и пианистка в том числе — обыск проходил под полные лирики и драматизма звуки «Лунной сонаты» Бетховена.
Изо всех сил прижимая к себе планшеточку, я старалась слиться с окружающей мебелью, а еще лучше — оказаться в этот момент далеко отсюда, как вдруг заметила на себе пристальный взгляд хозяйки дома, который задержался на колготках.
Похолодев, вспомнила про стрелку — за всеми этими событиями я так и не переоделась в колготки, которые дала мне Фелиция, и заплела ноги одна за другую. Но было поздно — мадам Диофант явно успела разглядеть дырку.
Что сегодня за день-то такой, святые небеса, и когда же он кончится?
— Давно работаешь у нравственников? — поинтересовалась женщина у меня вдруг, пользуясь тем, что полицейские слишком заняты своим делом.
— Я не у нравственников, я в архиве, просто меня направили… — бестолково попыталась объяснить я и под ее взглядом смолкла.
— Когда-то я тоже носила колготки марки «Любава», — проговорила она, ничуть не смущаясь. — Я их сразу узнаю. Отвратительный цвет, толстые, неприятные к телу и совершенно неэластичные, и эта резинка — слишком тугая и жесткая, как же она давила мне на живот! Зато очень экономичные — просто сносу им не было!