Опасно для жизни
Шрифт:
— Ну да. Наши победы — это твои победы. А наши поражения — это мои поражения, — словно себе самой сказала она, не оборачиваясь к мужу.
— Да! Да! Твои! — Висницкий словно впал в истерику, и уже ничто не могло остановить его. — Это ты затеяла спасение Тамрико! Тебе плевать на всех, кроме нее! Ты довела до предательства собственного сына! Ты погубила все дело. Ради кого? Ради этой девчонки, твоего незаконнорожденного ребенка, твоего выродка, которого ты нагуляла со своим любовником еще в семнадцать лет. Да об этом знала каждая кутаисская собака! Просто папашу твоего боялись, вот и помалкивали все. Так кто же ты? Чучхиани! Чучхиани чатдахи! Грязная тварь!
Сергей был уверен, что сейчас она бросится на него, вцепится в лицо когтями. Он даже выставил вперед руки. Но жена все так же стояла к нему спиной. Вот как! Оказывается, и этой гордой грузинке можно указать ее место! Обессиленный вспышкой, Висницкий рухнул на стул.
— И я всю жизнь терпел это… — уже тише проговорил он, глядя в стол. — Но теперь этому конец! Ты будешь подчиняться каждому моему слову. Это счастье, что официальный руководитель лаборатории — Ветров. Заметь, это моя идея. Теперь это спасает нам жизнь! Ты что, Нина?
Сергей еще успел увидеть, как длинное лезвие остро отточенного кухонного ножа вонзается в его живот. Потом нестерпимая боль парализовала его. Он лишь безмолвно смотрел в глаза жены, которая молча, тоже не спуская с него глаз, все вонзала и вонзала нож в тело мужа.
…Лишь через несколько минут Нино отступила на шаг, глядя, как размякшим кулем валится на пол окровавленное тело Сергея.
Она подошла к раковине. Вымыла нож, затем руки. Вытерла уже чистое блестящее лезвие. Убрала нож на место. Она больше не смотрела на то место кухни, где расползалась кровавая лужа. Потом Нина Вахтанговна вошла в свою комнату, распахнула окно. Далеко внизу крохотные человечки спешили по своим делам.
«Встать на подоконник, вдохнуть полной грудью воздух и ринуться вниз. Как птица… Интересно, о чем думала Надя, перед тем как шагнуть в пустоту, — подумала Нино, впервые за эти годы вспомнив жену Ильи. — Не знаю, что чувствовала она, а я бы почувствовала освобождение. И ощущение полета». Нина даже подтянулась на руках, стараясь забраться на подоконник.
«Нет, — остановила она себя и захлопнула створки окон. — Было бы слишком большим счастьем разрешить себе этот полет. Я не смогла спасти дочь. Что ж, значит, я должна разделить ее участь. Моя девочка, моя Тамрико…»
Нино еще долго стояла у окна, прислонившись лбом к стеклу. Затем подошла к телефону, набрала номер.
— Это Свимонишвили, — сказала она в трубку.
— Вячеслава Ивановича… — начала было секретарша.
— Соедините меня с Грязновым.
Видимо, голос Нино был столь необычен, что женщина на другом конце провода ответила:
— Хорошо. Подождите минутку. Я попробую.
С двенадцати часов дня инфекционная больница гудела как взбудораженный улей. В каждом отделении заведующие с трудом отгоняли от окон больных, медсестер, даже врачей. Люди, вытянув шеи и отпихивая друг друга, смотрели, как из трехэтажного корпуса вывели высокого, темноволосого молодого человека, отрешенно улыбавшегося крепко державшим его омоновцам.
— Это руководитель АО ихнего, преступного, — авторитетно заявил кто-то из больных.
— Вы что, он же улыбается. Значит, посторонний, — кокетливо ответила ему больная в кудряшках.
— Запредельное торможение, — авторитетно заявила какая-то медсестра.
— Да он пьяный! — опознал знакомые симптомы другой больной.
— Не, обкуренный! — уверенно заявил еще один, лет семнадцати.
— А милиции-то сколько понаехало! — всплеснула руками нянечка.
— А вон парень этот высокий опять к зданию побежал…
— Нашли парня! Это директор ФСБ!
— Все так и бегает то в реанимацию, то в корпус этот.
— Хватит тоже — директор ФСБ! Так, оперативник какой-то.
— Так врачиха-то — заложница, она ж в реанимации. И мент один подстреленный там же.
— Да убило его!
— Ну чего несешь? Я же видел, как его в «скорую» сажали. И докторицу. Вот мужик, что захватил ее, тот точно убитый.
— Никакой он не оперативник! Он из самой Москвы приехал. Мирзоян говорил. Это генеральный прокурор!
— Ну ты, мля, даешь! Телек, что ли, не смотришь? Генеральный прокурор — полный такой мужчина и говорит басом.
— А ты что, с этим разговаривал?
— Глядите, девочки, опять к реанимации побежал. Симпатичный мужчина!
Турецкий действительно до самого вечера бесконечное количество раз пересекал больничный двор. Он следил за работой дежурной оперативно-следственной бригады, вызванной на место происшествия. Уже увезли труп Смакаускаса, действительно убитого одним выстрелом, произведенным под основание черепа. Вовсю шла работа в лаборатории. Пересчитывали коробки с ампулами отравы. Допрашивали перепуганных женщин — сотрудниц.
Потом он несся в реанимацию, где уже знакомый ему по больничному кафе здоровяк, он же гениальный врач, приказывал выдать Турецкому халат и проводил его в отделение.
Наташа и Гоголев находились в соседних боксах. Гоголеву переливали кровь. Возле Наташиного изголовья стояла капельница.
— Ну как ты? — спрашивал Турецкий Наташу. Он и не заметил, когда они перешли на «ты».
— Нормально, — слабо улыбалась Наташа. — А ты?
— Ну как ты? — спрашивал Турецкий Гоголева.
— Я нормально, — бодро отвечал тот. — А ты? Тьфу ты, как сговорились оба!
— Ну как они? — спрашивал тогда Турецкий у гениального доктора.
— Пациент скорее жив, чем мертв. Причем оба, — невозмутимо отвечал доктор.
Александр снова бежал к трехэтажному корпусу. Разглядывал ультрасовременное оборудование лаборатории. И высокого бледного молодого мужчину, ее руководителя.
Ветров был абсолютно неконтактен. Он не отвечал ни на один вопрос, выискивая глазами лысого человека с прищуренным взглядом. Технолога Владимира Ивановича, как называли его сотрудницы. Лысого взяли через час на выезде из города. Об этом Турецкому сообщили по рации.