Опасное хобби
Шрифт:
— Сейчас я скажу экипажу, чтоб зр нами следовали, и к вам подсяду, хорошо? — И на кивок Бая закончил: — Выезжайте.
— Вот же, твою мать! — выругался Бай, едва следователь отошел от машины. — Надо же, чтоб именно сейчас эта липучка… Так на Киевский, можно считать, опоздали. Туда — обратно, не успеем, Артур?
— Рискованно, Виталий Александрович…
— То-то и оно… Билеты еще выкупать… Ладно, поезжай, придется сменить маршрут. Снегирев, я думаю, уже на месте. Вот же не было печали!..
На выезде из двора к задней дверце подошел Турецкий,
— Вон она, моя коломбина!
Стекла у «форда» были затемнены, и разглядеть, сколько человек находится в салоне, было невозможно.
Они тронулись. Бай открыл бар.
— Не желаете?
— Ох, водички — с удовольствием! — искренне обрадовался Турецкий. Он развернулся к Баю таким образом, чтобы под распахнувшейся курткой тот легко обнаружил укрепленную на ремнях кобуру с пистолетом.
Пока Турецкий пил боржоми, Бай насмешливо разглядывал его и наконец спросил:
— В игрушки играетесь? — и показал на кобуру.
Турецкий лишь развел руками:
— Увы! Положено… А где ваш верный Личарда? Я имею в виду Андрюшу. Никогда не забуду, как он вот эдак, двумя пальцами! А! Сам не слаб, как говорится, но чтоб вот так!
— В отпуске он, — равнодушно, как о постороннем, ответил Бай. — Всем когда-нибудь надо отдыхать…
— Так что хотел сказать вам, Виталий Александрович, — словно к заговорщику, наклонился Турецкий. — Не поверите! Знаете, что нашли сегодня? Каталог. Ей-богу, он. Ленька наш, ну вы его уже знаете, он, кстати, очень высокого мнения о вас, чуть не спятил. Вот уж истинно подарочек. Я просто для интереса перелистал, так там все описано за все годы, начиная чуть ли не с послевоенных. Представляете? Дочь его хорошо помогла, Лариса Георгиевна. Вы ведь ее знали… до этого… Но все равно очень хороша собой. А это дело? — Турецкий хохотнул с легким цинизмом в голосе. — Как мы, мужики, говорим? Проморгается? Да?
Бай не знал, что отвечать. И молчать тоже было опасно. Слушая с виду непринужденную болтовню следователя, он все время ловил себя на мысли, что участвует в каком-то бездарном, но чрезвычайно опасном розыгрыше. И непринужденная болтливость этого облеченного большой властью лица может быть лишь хорошо вылепленной маской. А что же под маской? Что они могут знать? И каким образом теперь вывести на Турецкого Макара? Андрюша, ладно, он свое дело сделает и отвалит, а как же Макар? Ведь вот он, Турецкий, руками щупай. Но… Сзади экипаж. И впереди, как он уверяет, сплошные патрули, хотя сколько уже едем, ни один не попался. А если это действительно все лажа? И они уже просто самым элементарным образом ведут меня. Или — пасут, как они говорят? Как узнать, как проверить? Ведь от одного неправильного хода может зависеть вся жизнь…
— А скажите мне, Виталий Александрович, как на духу, — с искренней улыбкой обратился Турецкий, — вот это ваше собирательство картин и прочего, это что, профессия такая? Или же, как теперь говорят, хобби? Разве можно, ну, скажем, всю жизнь положить на это дело? Ну собрал, а дальше?
— Вон вы о чем, — усмехнулся Бай. — Страсть это. Ваша профессия вам нравится?
— Ну предположим. Хотя ловить бандитов и убийц, копаться в дерьме и крови, честно, не самое большое удовольствие. Но это другое. Это долг, если хотите, а в общем, служба. И за нее мне государство деньги платит.
— А профессия, если хотите, коллекционера— это совсем не служба. Служат в музеях, описывают и изучают картины, составляют экспозиции, хранят, так сказать, высшую культуру — нации, мира. Человечества. А когда приобщаешься к настоящей, подлинной культуре, забываешь все на свете, дом, семью. Возникает страсть.
— Ну хорошо, собрал. Отдай в музей, пусть все глядят, а? Не то?
— В идеале — да, конечно. Но вы — наивный человек. Тут возникает и иное чувство: это я собрал, нашел, это — мое. И оно бесценно.
— То есть… ну, собственнические такие чувства, что ли?
— Отчасти…
— И поэтому грабят, убивают, да?
— Ну зачем же! — фыркнул Бай от такого примитивного понимания. — Имеются, к сожалению, и исключения. Но в массе коллекционеры — народ предельно порядочный.
— А Константиниди, как по-вашему?
— Это вопрос особый… Не автомобильный, — открыто улыбнулся Бай, все время стараясь утишить свою тревогу. — Он разный был.
— А вы?
— Что я? — как будто даже растерялся Бай от столь прямого вопроса.
— Я имею в виду, вы, к примеру, с вашим якобы мягким характером, вальяжностью, тягой к красивой жизни среди любимых полотен, вот вы могли бы совершить преступление?
— Какой-то странный вопрос…
— Вам фамилия Ситковский, например, ни о чем не говорит?
— Ситковский? — удивился Бай. Он отлично знал его, как знал, чем кончилось его дело. — Слышал, да. Но встречаться как-то не приходилось, интересы не совпадали. Он же, кажется, в основном иконами интересовался… А потом был какой-то криминал, да?
— Да, — спокойно заметил Турецкий. — Он нескольких коллекционеров, извините за негуманный термин, пришил. Так как же — это тоже страсть?
— Возможно, — задумчиво проговорил Бай, все еще не понимая, куда клонит следователь. Его, что ли, подозревает? — А к чему, собственно, ваши вопросы, позвольте полюбопытствовать?
— Вспомнил я дело Ситковского. Странная закономерность: ему жертвы сами открывали двери. А коллекционеры, как вы однажды обмолвились, народ предельно осторожный. Даже иной раз и во вред себе, так?
— Вам виднее. Если говорил, значит, так.
— Кому же тогда открыл дверь Константиниди? Зятю? Или еще кому-то, очень хорошо ему знакомому? Вот и загадка. Думаем…
Парочка патрулей все-таки встретилась. И Бай немного успокоился, похоже, не врал следователь. Парни с автоматами выходили к осевой линии шоссе, но, увидев следующую за «рено» патрульно-постовую машину с включенными мигалками, милостиво разрешали ехать дальше. Так и примчались в Переделкино. Подъехали к даче. Выбрались из машины и приготовились попрощаться.