Опасное хобби
Шрифт:
Снегирева Саша оставил воздушной милиции в лице заместителя начальника отдела внутренних дел при аэропорте Шереметьево майора Климчука. Это его епархия. Пусть вдвоем с Козловым и разбираются.
Баю, учитывая его габариты, Турецкий предложил сесть сзади, сам сел рядом с Эдуардом, и они отправились в Москву. Ночь завершилась. До начала нового рабочего дня оставалось менее двух часов.
Турецкий прямо из машины позвонил Александре Ивановне, которая, как он был уверен, вряд ли спала, ожидая известий. Сказал, что операция завершена. Едут. Она поняла и лишь добавила, что к восьми будет у себя.
— Ты поднимись с ним в зал для опознания.
46
Вторник, 18 июля, утро
Турецкого это устраивало по нескольким причинам. Значит, для начала Романова хотела понаблюдать за допросом Бая из соседнего кабинета. В него обычно приглашались потерпевшие или очевидцы тяжких преступлений, которые по разным причинам, а чаще всего из страха перед преступниками, не хотели, чтобы те видели их.
Кроме того, в зданиях Петровки, 38, все необходимые службы под боком, далеко посылать гонцов не надо.
Весь на нервах прошедший день и бессонная, полная волнений и страха ночь, похоже, сломили Бая. Он и внешне выглядел растерянным, испуганным и покорным. Самое подходящее время придавить его уже как следует и заставить дать правдивые показания по делу об убийстве Константиниди.
К приезду Турецкого Леня Крутликов успел основательно проработать общую тетрадь Константиниди, оставленную для него Сашей у Романовой. И теперь он делал необходимые выписки для предстоящего допроса. Окончательно сформулировал свои вопросы к Баю и Турецкий. Долго он размышлял над ними прошедшей ночью. Словом, все было готово для вполне конкретного, весьма обстоятельного допроса подозреваемого. Соблюдены были и все необходимые формальности: Бай расписался об уголовной ответственности за дачу ложных показаний и за отказ от дачи показаний, предусмотренной статьями 181 и 182 УК. Выполняя эти формальности, следователи хотели показать Баю, лицу не-судимому и не бывавшему еще под следствием, что дружеские домашние беседы и треп в автомобиле кончились, настала суровая проза жизни. Хочешь не хочешь, а поневоле задумаешься.
Но Бай прекрасно знал все эти штучки-дрючки и, изображая полную свою покорность и истовое желание помочь следствию, — ведь обещал же выложить на стол следователя чистосердечное признание! — ждал лишь одного: хитрых следственных ходов и подвохов. Ибо, пока машина везла его в МУР, он тоже основательно продумал свою линию поведения.
Он уже понял, что даже при тщательном обыске в его доме эти сыщики смогут обнаружить в его доме три-четыре, максимум пять «картинок» из коллекции Константиниди, которые этот старый хрен не мог пометить в своем каталоге как проданные. Понял также, увидев пухлую, растрепанную общую тетрадь, что это и есть та искомая, но найденная, увы, не им стариковская драгоценность. Так вот для того немногого, что будет обнаружено при обыске, объяснение последует самое достоверное: принес все это и продал ему Вадим. Как он их взял? Это Бая не интересовало. Может, у них на то особая договоренность со стариком была, а может, тесть хотел таким образом Димку перед его женой, а впоследствии и всем светом, опозорить, скомпрометировать. А живой пример тому — Дега, хранившийся у Ларисы, а вовсе не у старого Константиниди. И уж это обстоятельство не может не подтвердить сама Лариса Георгиевна, черт побери! Все же остальное, что принес Андрюша, ох как далеко! Если еще не пересекло, то не сегодня завтра пересечет границу благословенного государства, упакованное в дипломатический багаж советника по культуре милой сердцу, но недоступной пока для Бая Швейцарии. Так что зря стараются господа хитроумные следователи! Если и есть грех на Виталии Александровиче, то лишь один: поверил плохому человеку. Да вот еще и купленные на свои кровные «картинки» перепродать в частные собрания хотел. Что ж делать, виноват, грех попутал! Казните… Деньги-то, между прочим, свои платил, не краденые. Во всем мире Бая знают как человека серьезного и верного своему слову. Жулики такими не бывают.
Нечем, конечно, крыть следствию по делу Вадима Богданова. По сути, нет ни единого свидетеля. Или соучастника. Вот поймайте, допросите, получите изобличающие показания, тогда и шейте криминал, а пока… А пока?
— Я надеюсь, — спросил в один из перерывов в допросе, когда всем по просьбе Турецкого принесли по стакану чая, — вы не засунете меня в какую-нибудь Бутырку? Или я все-таки представляю для государства большую социальную опасность?
— Думаю, — усмехался Турецкий, — отпустим под подписку о невыезде с постоянного места жительства…
— Да ради Бога! — почти взмолился Бай. — Любую готов вам дать подпись. Сами подумайте, ну куда мне теперь драпать-то? Да и не с чем. И взятки, как известно, не возвращаются, особенно в валюте, — заметил он так, будто рассказал веселый анекдот.
— Ну, поди, не последних-то денег лишились, а, Виталий Александрович? — подмигнул ему по-свойски Турецкий.
— Упаси Боже, тогда уж вовсе останется лечь да ноги протянуть. А жить еще хочется.
— Красиво, — добавил Турецкий и посмотрел на Кругликова, который прихлебывал горячий чай, — а то горло уже село, — и с непонятным удивлением наблюдал за легким трепом между двумя как бы совсем близкими людьми.
— А что? — Бай широко развел руками. — Разве человек не для того создан? Если без политики. Помните тот известный в свое время короткометражный фильм насчет самогонщиков? Один говорит: жить хорошо! А другой поправляет, заметьте: а хорошо жить — еще лучше. Не помню дословно. Это ведь в каждом заложено. И не надо меня уверять, что человек мечтает с рождения работать на химическом заводе, чтобы прокормиться и дать дуба к тридцати годам.
— Понятное дело, — согласился Турецкий, — только давайте вернемся к Беленькому. Вот я читаю: родился в шестидесятом, в восемнадцать лет получил свой первый срок по статье сто третьей за умышленное убийство. Отсидел, вышел. Ни в каком Афгане никогда не был… — Бай лишь развел руками, демонстрируя, как он разочарован, а Турецкий продолжил: — В восемьдесят девятом снова судимость, уже по сто второй за умышленное убийство во второй раз. После пяти лет отсидки — побег из колонии строгого режима. И еще любопытная деталь: в той же колонии отбывал свой срок помощник Гурама Ованесова — Мкртыч Погосов, но это лишь одно из его имен. Вам не представляется странным такое нечастое совпадение — два приятеля-помощника, оба матерые уголовники и служат, как вы уверяете, у приличных людей. Впрочем, считать Ованесова приличным как-то… неприлично, по-моему. А вы, помню, обмолвились, что знакомы с ним и чуть ли не он вам посоветовал взять к себе Беленького?
— Я это говорил? — почти испугался Бай. «Думал, да. Но говорить?!»
— Может, я ошибся? Или не так вас понял?..
— Ну конечно! Я ведь и виделся-то с этим преступным типом, я имею в виду Ованесова, может, раз всего, да и то в толпе.
— Еще одна интересная деталь: лицо убитого Беленького не было похоже на его прежнее. Как утверждает комплексная медико-криминалистическая экспертиза, около двух лет назад ему была сделана пластическая операция. А вот пальчики — эти никуда не делись. По их отпечаткам и опознали: он, родимый. Ясно излагаю? Так кто ж ему операцию делал?
— Но он же сказал, что это результат Афгана. Шрамы всякие… Потом зажили. Я не интересовался особо.
— И наконец, еще загадка. Обувь, снятая с ног убитого Андрея Беленького, прошла криминалистическую экспертизу, и на подошвах ботинок обнаружены следы порезов, а также микрочастицы того самого стекла, которое было разбито этими ботинками в кабинете Константинйди, когда старый коллекционер и был убит. Ему шею, извините, свернули. Ну как пробку с бутылки, двумя, пальцами…
Турецкий в упор уставился на Бая, но тот и ухом не повел: вот же выдержка! А он думал, что уже раздавили мерзавца…
— А я-то здесь при чем? — пожал жирными плечами Бай. — Вы только не подумайте, ради Бога, что я хочу свалить что-то на покойника, но я и в самом деле ничего не знал и не знаю. Ведь это вы, Александр Борисович, сообщили мне об убийстве Георгия Георгиевича. Теперь говорите такие страшные вещи, что мой помощник… Я готов верить и вам, и вашим умным экспертам. Конечно, все, что вы говорите, чудовищно, и в моей голове просто не укладывается, но чем же я теперь могу помочь… э-э, следствию? Что знал — рассказал. Я открыт! Вы сами видели: вот — я, вот — мой дом. Смотрите! Спрашивайте!