Опасное хобби
Шрифт:
Женщина взяла ампулу, достала из верхнего кармашка халата, где была вышита красивая монограмма, простенькие круглые очки, нацепила их на нос, отчего сразу превратилась из саркастичной медработницы в старушку-сказочницу, и подошла поближе к свету. И чем дольше она смотрела на ампулу, тем заметнее краска отливала с ее лица. Через минуту оно стало белым, или даже серым, как все их больничное белье.
— Где… где вы взяли… это? — спросила она дрожащим голосом.
— Вынул лично из пальцев вашей медсестры, которая уже готовилась отломить головку и наполнить шприц для укола.
«Что-то я стал многословен, — подумал посторонне Володя, — долго говорю, а эта медсестра…» И вспомнил абсолютно безотносительно острый больничный запах принесенного той девушкой чая.
— У вас есть такая молоденькая медсестра? Блондинка, тоненькая, на ней днем были красные туфли… Она мне от вас чай с коржиками приносила, сказала…
— Я ничего вам не посылала, — растерянно перебила его дежурная. — И медсестра у нас такая не работает…
— Здрасте вам пожалуйста! Да она же два раза приходила сюда. И сейчас вот, для укола. А я еще днем с вашим главврачом беседовал, интересовался методом лечения. Он сказал мне, что будут дважды в ночь кардиамин колоть. И я ответил, что обязательно проверю. Так что же здесь ваша девушка усмотрела обидного для себя? Не понимаю!
— О Боже мой! — Женщина сложила перед собой ладони, словно для молитвы. — Я повторяю вам, уважаемый товарищ, нет у нас такой медсестры! Это хоть вы усвоили наконец?
— А что же она хотела тогда вколоть больной? — с недоуменным видом спросил Акимов.
— Вы можете мне не поверить, но в ампуле скорее всего стрихнин. И если бы вы не остановили эту преступницу, не схватили ее буквально за руку, ваша подопечная сейчас уже беседовала бы с апостолом Петром.
— Но откуда же она тогда взялась? И почему так свободно передвигалась по вашей больнице? Ведь это же, простите…
— Ну разговор об этом будет завтра… Впрочем, вы и сами наверняка изволили заметить, в каких ужасающих условиях больница. Денег нет, персонала не хватает, лекарств приличных и тех не имеем. Что вы хотите, когда вся страна… А! — Она только махнула рукой.
— Нет, я готов понять ваши трудности, но, согласитесь, ведь совсем необязательно превращать больницу в проходной двор. Есть же у вас двери!
— Двери-то есть, — горько вздохнула дежурный врач, — да в дверях поставить некого… Как хоть она выглядела, эта стерва?
— Симпатичная, стройненькая, когда улыбается — просто очень милая. А вот когда она на меня разозлилась, то прямо-таки ведьма. Даже оскал какой-то неприятный. Как звать — не спрашивал.
— Ладно, — огорченно покачала головой женщина, — что ж теперь делать, раз так случилось… Вы пока шум не поднимайте. Да ее уж и нет, наверное, в больнице. Кар диамин я сейчас сама введу. Тревожить больных ночным обыском помещений мне бы не хотелось. И поэтому вы уж простите, и огромное вам спасибо за вашу бдительность, доглядите уж… А через час ваша охрана, как я понимаю, пожалует. И еще… — Она замялась. — Извините меня, совсем нынче голову потеряла, не судите за навязчивость… У меня там есть парочка бутербродов и чай в термосе, а?
— Ну что вы, спасибо большое…
— Да что уж там, какое спасибо, «вы ж, наверное, весь день не ели.
— Было такое дело, — улыбнулся Акимов, и эта его улыбка успокоила дежурную. — Но ампулу эту вы аккуратненько так, — Акимов показал пальцами, как надо держать ампулу, — уберите, мы потом ее заберем, хотя отпечатков на ней небось на всю больницу вашу хватит. Но на всякий случай. И за меня не беспокойтесь: теперь уж наверняка не засну.
— А что за чай-то она вам приносила? — поинтересовалась уходя.
Акимов пожал плечами.
— Вон в той кружке, — он показал на подоконник. — Но я его в таз под бачком вылил, а выпил простой воды.
— Ваше счастье, — слабо улыбнулась женщина. — Ну ладно, пойду за лекарством. И вам поесть принесу.
25
Наглый водитель такси запросил тридцать тысяч. Это чтобы от Пушкинской улицы по бульварам-то и Остоженке, а дальше по Комсомольскому — рукой подать. Или сдурел от жары, или просто дураков искал.
Турецкий не сдержался и послал его таким витиеватым матом, что Грязнов лишь многозначительно поджал губы, а водила гагыкнул и показал большой палец. С тем и уехал.
— Вот же бандит! — сокрушенно развел руками Саша. — И как их земля носит?
— А ты давно в последний раз такси брал?
Турецкий попытался вспомнить, но не смог.
— Вот то-то и оно. Приватизированные такси, договорные цены, чего ж ты хочешь?
— Хочу дойти до площади и сесть, как нормальный человек, в троллейбус. Гарантия, через двадцать пять минут будем на месте. И никакого бандитизма.
— А что остается, — вздохнул Грязнов, которому, видимо, очень хотелось на халяву прокатиться в такси.
— Обойдешься, не барин. Я повыше чином, а не брезгую муниципальным транспортом.
Саша был прав: примерно через полчаса они выходили из троллейбуса на остановке «3-я Фрунзенская», заканчивая разговор, который начали еще на Пушкинской площади.
— Но почему, — стоял на своем Грязнов, — так и не смогли обнаружить в таком огромном домище ни больших денег, ни валюты? Ну не бывает так, Саня, поверь старому сыскарю. И человек это не тот, чтобы все капиталы до копеечки в коммерческих банках держать. Таким гадам постоянно солидная наличка для оборота нужна.
— Согласен. Но причин может быть лишь две. Первая — плохо искали или вовсе не хотели искать, а вторая — вся его наличка находится за пределами усадьбы. И тогда дом его чист — и перед Богом, как говорится, и перед случайным, непредвиденным обыском. Второе вернее.
— Не знаю, почему твой мудрый шеф так защищал Полякова, может, он его лучше знает, но у меня этот человек никаких особых симпатий не вызвал. Возможно, даже наоборот. И звонок его к Меркулову я готов расценить несколько иначе.