Опасное искушение
Шрифт:
— Тебе не нужна их любовь, — продолжил Уолкотт. — У тебя теперь есть семья.
— Этого недостаточно, — сказал я, и слова прозвучали как удар молнии, наэлектризовав воздух в комнате. — Вы знаете, чего Брайант меня лишил? Во-первых, моя семья, любимые мною братья и сестры, вдруг стали смотреть на меня как на врага. А потом, как будто этого было мало, он забрал у меня Грейс только потому, что она дальняя кузина Константин…
Я глубоко втянул воздух, опаливший мне горло, словно призрачный ожог вожделенного мною виски.
— Он
Хенрик немного помолчал, затем расправил плечи и сказал:
— Это не он убил ее, Ти.
— Это практически все равно, что он! — слова вырвались из груди, на языке разлился вкус крови, и я понял, что прокусил щеку. — Он от меня ее спрятал. Подавленная и одинокая… она не видела другого выхода.
Только она не была одна.
Не совсем.
До отчета о результатах вскрытия никто, кроме Эзры, меня и Грейс, не знал о ее беременности, но я всегда думал, не выяснил ли это каким-то образом Брайант.
Я понял, что встал и со всей силы швырнул свой бокал с дорогой водой, только когда он разбился о дверь и со звоном полетел на пол. Моя грудь вздымалась, гнев вибрировал конечностях, как необузданный ток.
Насилие.
Это я.
Мой смысл жизни.
В том, чтобы запугивать. Заставлять людей подчиняться власти моего отца.
Он отнял у меня все, что я когда-либо любил, поэтому я забыл, как это работает. Чтобы я мог быть его чудовищным орудием, его головорезом и его бессердечным слугой.
И долгие годы я это и делал, потому что это все, что у меня было.
С тех пор, как Картер тогда обнял меня за плечи, я не знал нежных прикосновений братьев и сестер. Не знал любви с тех пор, как Брайант вырвал ее у меня еще до того, как я стал мужчиной.
И, несмотря на годы ожесточения сердца, особой отточки моего ума, я все еще не мог избавиться от глупого человеческого желания заставить моих братьев и сестер снова меня полюбить.
Таким образом, во мне в тандеме существовали эти две, казалось бы, противоположные потребности.
Покончить с Брайантом и вернуть уважение моих сестер и братьев.
И ключом к этому была Бьянка.
Уничтожив годами терроризирующих нас Константинов и Брайанта, я докажу свою верность братьям и сестрам, а также обеспечу свою личную вендетту за то, что они разрушили мою жизнь.
Мне плевать, что она молода.
К семнадцати годам я убил двух человек и перенес бесчисленные побои.
Возраст — это цифра, связанная с течением времени, а не с созреванием человеческого сердца.
А Бьянка оправилась от стольких ударов, что может считаться старой душой.
Она была честной добычей.
Даже если это не так, она была моей игрой. Моим счастливым билетом к свободе и уважению.
Я не позволю никому — ни моим друзьям, ни Бьянке с ее влажными, голубыми бархатными глазами, ни Брэндо с его забавным
Кроме того, они были отпрысками человека, который пытался разрушить мою семью и развязал между нами вражду. Именно из-за него я попал в кабалу к отцу. Из-за него я родился в войне, которая будет бушевать до самой смерти Брайанта и даже позже.
Использовать Бьянку Бельканте, чтобы уничтожить семью Константин, это единственный способ вернуть мир в мою семью.
Вернуть мне покой.
И после долгих лет борьбы это было единственным, чего я хотел.
Объятий Картера.
Поцелуев Евы, Софии, Дафны и Лизбетты.
Уважения Люциана и Лео.
Гармонии моей матери, которую прошлое и ее муж довели до пьянства и наркотиков.
Свободы от больных, адских игр Брайанта.
Я посмотрел на лежащий на столе разбитый медальон, бесцеремонно вскрытый одним ударом молотка. Среди треснувших кусочков серебра лежала записка.
Два слова.
La Paloma.
Голубка, по-испански.
Я ожидал большего от основателя Константинов, известного своей загадочностью и хитростью, тем, что он играл в игры лучше, чем кто-либо другой.
Какого черта он оставил своей дочери медальон с таким прозаическим словом?
— Узнайте все, что можно, о связи Лейна Константина с голубями, — приказал я своим людям.
— А медальон? — спросил Уолкотт, набравшись смелости. — Может, мне стоит его отремонтировать?
— Ни в коем случае, — огрызнулся я, когда мой разум заполнил образ прекрасного, бледного и трагического от слез лица Бьянки, и всколыхнул в моей груди что-то скрытое, что-то давно умершее, пытающееся воскреснуть. — Вообще-то, оставь его в таком виде, ладно? Я подарю его ей на восемнадцатый день рождения.
Я проигнорировал то, как они на меня посмотрели, мне было за них стыдно. Они должны были быть моей командой наемников, а не сочувствовать какой-то девчонке.
— Итак, каков план? Избить ее, чтобы она подчинилась, как и всех остальных, перечащих тебе и твоему отцу? Заставить ее узнать, где Лейн спрятал миллионы долларов, и что потом? Отдать деньги тебе, в обмен на ее жизнь? — спросил Уолкотт.
— Ты забываешь ту часть, где он представляет ее обществу на апрельском балу памяти Лейна Константина как его внебрачного ребенка, — мягко добавил Хенрик.
Эзра просто уставился на меня своими темными глазами, в которых жирным шрифтом было написано осуждение.
— Спускаясь по лестнице, я слышал, как она плакала, — добавил Уолкотт.
— Ей не придется ничего подписывать. Как ее опекун, я буду отвечать за ее имущество до ее совершеннолетия, вот почему у нас не так много времени на поиски этого компромата. Через пять месяцев ей исполнится восемнадцать, а через месяц состоится бал памяти Лейна. Я хочу поскорее с этим разобраться, чтобы выгнать их из своего дома.