Опасное наследство
Шрифт:
– Ты называешь идиоткой меня! Может, это я велела тебе примчаться на всех парах с этим жалким железным стержнем вместо меча? И коли кого-то чуть не укокошили, то скорее, пожалуй, тебя!
– Успокойтесь! – произнес детина. – А может, теперь вам обоим хочется ненадолго занять Железный круг? Послушай-ка, малец, не означает ли это, что ныне я могу заставить тебя взять свои слова обратно?
– Пожалуй, это так! – ответил Давин. А затем, будто это слово душило его, добавил: – Прости!
– Слава богу! – сказал Ивайн Лаклан. – А я чуть было не подумал,
Он шумно расхохотался, и смех его подхватили зрители.
Я видела, как Давин, будто лошадь, над которой занесли бич, сжался под раскатами этого хохота. Это чудное в Давине. Он охотнее подерется, охотнее получит взбучку, да порой мне думается, он охотнее помрет, нежели позволит смеяться над собой.
– Тебе больно? – спросила я.
– Дина! – медленно и отчетливо, несмотря на опухшую верхнюю губу, произнес он. – Убирайся прочь! Прочь! Убирййся! – И закрыл глаза, не пожелал больше смотреть на меня.
Хелена Лаклан отвела свободную девичью для Давина, и, хотя мой упрямый старший брат твердил, что может дойти туда сам, все же большую часть пути наверх нес его Каллан.
– У нас есть сведущая в целебных травах старушка травница, но сейчас она в отъезде – помогает роженице, – с сожалением в голосе сказала Хелена Лаклан.
Она, вообще-то, старалась помочь, была очень услужлива, особливо если припомнить, что семейство Тонерре чуть не умертвило по ошибке ее внука.
– Это ничего, – ответила я. – Я сама могу заняться им – матушка научила меня. Но только если мне дадут холодной воды и какие-нибудь тряпицы перевязать ему раны…
Воду и тряпицы принесли, но мой дурацкий старший брат не подпускал меня к себе.
– Каллан! – попросил он. – Не пускай ее! Заставь ее уйти отсюда!
– Я уже здесь, Давин! – сердито сказала я. – Тебе незачем говорить «она», «ее» обо мне, будто я овца или корова!
Каллан учтиво, но решительно взял меня за локоть, и мне оставалось либо пронзить его взглядом Пробуждающей Совесть, либо последовать с ним в сени.
– Мадемуазель, – начал было он, но затем слегка умерил свою всегдашнюю учтивость, – Дина, сдается мне, будет лучше всего, если ты сейчас же оставишь его в покое!
– Но он ранен! – Каллан кивнул:
– Да, ему досталась хорошая трепка… Однако же, Дина… Ему хуже оттого, что он проиграл. А еще хуже оттого, что его младшая сестра ворвалась в Железный круг спасти его, будто он грудной ребенок.
Почему, что бы я ни делала ради Давина, оказывалось ошибкой? Год назад он был мне всего лишь братом. Он стал каким-то чужаком; мы по-прежнему говорили на одном и том же языке, но он ясно давал понять, что я ничегошеньки вообще не понимаю.
– Неужто я должна была стоять и смотреть, пока Ивайн лупил его? Давин был на волосок от смерти, Каллан! Как, по-твоему, я должна была стерпеть это?
У меня в глазах темнело при одной мысли, что Ивайн убьет его.
Каллан медленно покачал головой:
– Я говорю только, что лучше тебе сегодня оставить парня в покое. Я позабочусь о нем.
Как большинство людей, Каллан избегал смотреть мне в глаза. К счастью, так легче было скрыть слезы. И прежде чем сказать что-то еще, я постаралась овладеть своим голосом:
– Холодные повязки на руки и плечи… – Я отдала ему кучу тряпиц. – Меняй их, как только они согреются. Но держи все остальное его тело в тепле и не давай ему засыпать. У него разбита голова, а это… – все-таки хоть разок мне нужно было проглотить слезы, – может быть опасно, если он будет так спокойно лежать и у него все онемеет. Каллан кивнул.
– Мне не впервой выхаживать мальца, которому досталось куда больше побоев, чем надо, – пробормотал он. – Предоставь это мне.
«Куда больше побоев, чем надо?.. Кому вообще нужны побои?» – подумала я. Но вслух не произнесла.
– Я выйду и поищу подорожник. Он хорош при увечье и жгучих болях.
Похоже, Каллан был не в восторге.
– Тогда пусть один из стражников Хелены Лаклан пойдет с тобой. Мне не по душе, чтоб ты рыскала вокруг одна.
Я не пустилась сразу же на поиски подорожника. Со мной желала побеседовать Хелена Лаклан.
– Садись, мадемуазель! – сказала она, указав движением руки на деревянный стул с высокой спинкой. – День только начали, а сколько событий!.. Пожалуй, нам не грех перекусить. Не правда ли?
– Да, спасибо! – ответила я.
Каллан и я прискакали в тот злосчастный день в Баур-Лаклан перед тем, как сгустились сумерки. Мы многих расспрашивали, а Каллан даже посулил медный скиллинг тому уличному мальчишке, что первым найдет нам Давина; но никто, с кем мы только ни говорили, не видел его. Под конец нам пришлось сдаться и пойти лечь спать. Один из друзей Каллана – стражник каравана, служивший прежде с ним, – предоставил нам в своем доме горницу для ночлега.
Однако же рано утром нас разбудил жуткий грохот в дверь. За дверью стоял грязный сопливый мальчонка не старше шести лет.
– Дай мне тот скиллинг! – сказал он.
– Почему я должен отдать тебе скиллинг, малец? – ворчливо спросил не выспавшийся Каллан.
– Потому как он, ваш Давин, уже идет к Железному кругу с Ивайном Лакланом, – пояснил сопляк. – Ну, отдавай мне мой скиллинг!
Он получил свою монету, а мы заторопились. Завтрак в ту минуту был самым последним, о чем я думала бы. И свежий пшеничный хлеб Хелены Лаклан казался теперь ужасно заманчивым.
– Мед? – предложила она. – Или сыр?
– Мед, спасибо! О да, мед, спасибо!..
Когда на меня сваливаются невзгоды или же просто бываешь не в духе, мед кажется куда вкуснее, чем обычно. Я не так падка на сладости, как моя младшая сестренка Мелли, но как раз в это утро благоуханный золотисто-желтый мед был как раз то, что мне требовалось. Я с благодарностью вонзила зубы в ломоть хлеба с медом, и некоторое время Хелена Лаклан молча смотрела, как я жую его.
– Вкусно, мадемуазель? – со слабой улыбкой спросила она.