Опасности диких стран
Шрифт:
— Клянусь честью! — воскликнул он, — тебе не нужно было этого труса-писца, ты и сам сумел своей пулей прикончить живучую жизнь медведя. Могучий зверь, я такого еще никогда не видал.
С новым изумлением смерил он длину туловища страшной дичины и позвал Гельгештада, который, наконец, явился в сопровождении Павла Петерсена. Писец извинялся, как умел. Он дошел со Стуре до самого этого места и, ничего не подозревая, приблизился к скале, когда он услышал, как раз позади себя, глухое рычанье и, оглянувшись, увидел медведя, который высунул свою громадную голову из кустов и сейчас же приготовился к нападению, встав на задние лапы.
— Я схватил ружье, — сказал Павел, — и, кажется, попал в чудовище. Медведь испустил ужасный рев, я же побежал искать помощи, предоставив Стуре добить его.
Олаф громко засмеялся и ответил с насмешкою.
— Он это и сделал. Д ты так уж, правда, рыцарь без страха и упрека!
Гельгештад предупредил ссору. Он отдавал справедливость рассудительности писца, но в то же время приписывал всю славу Стуре и расточал самые искренние похвалы его храбрости.
В полном согласии вернулись в избушку и известили рабочих, которые с криками радости собрались в путь, чтобы спасти богатую добычу от лисиц и волков. Через несколько часов медвежье мясо уже варилось в котле. Стуре принудили снова рассказать свое приключение и вторично поздравили его с победой. После веселого обеда, Гельгештад взял Стуре под руку и, прохаживаясь с ним взад и вперед перед избушкою, еще раз описал ему все выгоды осмотренного поселения.
— Главное дело, — добавил он, — чтобы мы немедленно заставили Павла Петерсена выправить вводный акт. К фиорду принадлежит еще плоский остров Стреммен, лежащий в проливе перед самым Тромзое; этот остров тоже должен быть закреплен за вами.
— Разве этот голый, скалистый остров так важен? — спросил Стуре.
— Еще бы, — возразил старик, с неудовольствием качая головой, — это как раз самый лучший клочок. Легко заметить, сударь, что ни один корабль, плывущий в Тромзое, не может его обойти. Это лучшее местечко для поселения, с ним вы приобретаете и рыбную ловлю на всем зунде.
— Я не отрицаю тех преимуществ, которые представляет эта местность и, в главнейшем, не могу не согласиться с вами, — возразил Стуре, — но должен сообщить, господин Гельгештад, что меня тревожат многие тяжелые сомнения, которые еще более усилились после разговора с Олафом.
— Оставьте вы эту глупую голову! — возразил сердито купец. — Я знаю, что вас тревожит. Все на счет денег, не так ли? Но будьте на этот счет спокойны; у меня лежат для вас десять тысяч ефимков, а если не хватит, то могу достать и больше. Сейчас же можете и получить их, как только мы воротимся из Бергена; я не требую от вас иного обязательства, как только простой расписки и возьму общепринятые восемь процентов.
— Ваше предложение очень заманчиво, — возразил Стуре, колеблясь, — но не одни только деньги меня беспокоят. Я знаю, что правительство обещало лапландцам сохранить за ними их пастбища, и что именно эти фиорды и полуострова лапландцы признают за свою древнюю собственность. Что скажет губернатор, генерал Мюнтер, что скажет Клаус Горнеманн, если мы снова оберем уж и без того преследуемый народ?..
Гельгештад не дал ему договорить. Остановившись между обломками скал, он поднял свое грубое лицо и сказал:
— Я теперь больше не буду настаивать, но до завтра вы должны непременно решиться. Если вы хотите построить свой дом в Бальсфиорде, то смело принимайтесь за дело, и Нильс Гельгештад, самый влиятельный человек во всем Финмаркене, будет на вашей стороне; если не хотите, то делайте, как знаете, и начните лучше… Я ни к чему вас не принуждаю, обдумайте теперь это дело и завтра скажите мне только да или нет, больше ничего не нужно.
Он пошел к дому и оставил Стуре между утесами, покрытыми мхом и кустарником, которые были в беспорядке разбросаны по берегу фиорда.
Настал вечер, и спустился туман, который медленно клубился над проливом; последний солнечный луч угас; глухо и с шумом ударялись волны о берег, на котором стоял Стуре, погруженный в глубокое раздумье. Одной рукой Гельгештад давал ему средства приобрести богатства, другой он указывал на дверь, если он не примет его денег. Выгода, о которой он ему говорил, действительно существовала; Стуре вполне понимал, чего стоило такое имение, но все-таки внутренний голос ему шепнул, что все люди, уважающие закон, осудят его. Другой голос возбуждал в нем недоверие, и наконец он не громко произнес:
— Это не может быть иначе, он намеревается обмануть меня!
Вдруг он вздрогнул, потому что за ним кто-то произнес ясно и твердо:
— Юноша, ты говоришь правду!
Датчанин быстро обернулся и увидел в нескольких шагах от себя человеческую фигуру, сидевшую на камне, полуокутанную туманом.
Несколько минут они молча смотрели друг на друга. Он не сомневался, кто был этот старик, своей неподвижностью походивший на камень, на котором он сидел. Ночной ветер развевал его седые волосы, и он медленно, суровым, монотонным голосом повторил снова:
— Ты говоришь правду; Нильс Гельгештад обманывает всех, кто попадет в его руки.
— Афрайя, — возразил Стуре, — сегодня я обязан тебе жизнью, это ты убил медведя, твоя пуля пронзила его, когда я его только ранил. Я пришел сюда с намерением завладеть этой областью; но теперь я ни за что этого не сделаю, я не хочу нарушать твоих прав, напротив, я их буду ограждать, насколько у меня хватит сил.
Старик молча покачал седой головой.
— У тебя кроткое сердце, — сказал он, — ты не презираешь детей Юбинала! Я знал, что Гельгештад приведет тебя к Бальсфиорду и ожидал тебя. Я был с тобой, когда угрожал тебе медведь, и сохранил твою жизнь. Я и всегда буду с тобой и охраню тебя от твоих врагов. Живи здесь в мире и спокойствии. Если ты уйдешь, то жажда наживы скоро приведет сюда другого худшего. Судья в Тромзое и Нильс Гельгештад не отстанут больше от этого куска земли, если даже им придется выдумать и новый план.
Все это Афрайя сказал на датско-норвежском наречии, на котором он выражался совершенно свободно.
— Значит, ты уверен в том, что купец и судья с его племянником хотят мне зла? — спросил Стуре.
— Твой королевский указ слишком ценное приобретение, и не мудрено, если Гельгештад и его сообщники разлакомились на него. Они уже давно знают, что Бальсфиорд слишком богат и лесом, и рыбою. Он взял тебя в дом и даст тебе денег, чтобы ты мог рубить лес и заняться торговлей; но ты неопытен, потеряешь капитал и попадешь в нужду. Этого-то времени он и ждет, рука его тогда закроется для тебя, он покажет тебе твои векселя и прогонит тебя при помощи судьи, с которым разделит добычу.