Опасности диких стран
Шрифт:
— Смотри, — сказала она ему в утешение, — там в черных камнях ведут наверх ступени. Густав крепко сложил их. Опирайся на меня, через несколько минут мы будем наверху:
По обломкам скал Гула и ее товарищ достигли террасы, и когда они прошли через расщелину скалы, как сквозь ворота, перед ними открылось удивительное зрелище. На тысячу футов под ними лежал фиорд с гаардом Эренес, и взор мог обнимать далеко за Лингенской церковью целую массу суровых скал и зеркальных озер, вплоть до самых отдаленных зундов и островов.
Над самыми головами их громоздилась другая стена
— Они не упадут, — со смехом сказала Гула, когда она поймала взгляд Стуре, сидевшего подле нее на грубой скамье, которую тоже сделал Густав. — Они висят с тех пор, как создан мир и образуют глубокие пещеры: там мы не раз спасались от непогоды. Сегодня мне тоже небо не нравится, — продолжала она, указывая налево. — Вон те облака не предвещают ничего хорошего. Пойдем, пока нас не застала буря; дорога скользкая, а дома будут нас ждать.
Поспешно запрыгала она вниз по ступеням. Птицы взлетали и с криком кружились над фиордом; солнце быстро спряталось за темной полосой облаков. Поднялся порывистый ветер. Слабый блеск пробежал по вершинам фиельдов в ту минуту, когда они достигли гаарда; из комнат блеснул им навстречу яркий свет.
По-видимому, предстояла бурная ночь. Буря завывала все сильнее и сильнее. Бревенчатый дом дрожал под напором ветра и скрипел всеми своими скрипами. Полосы северного сияния пробегали по мрачному небу, и, наконец, на юге фиорда над снежными вершинами собрался целый венец горящих облаков, осветивший своим чудным огнем пенившиеся волны.
Гельгештад послал людей в амбары, а сам присматривал за яхтами, которые укрепили двойными цепями.
— Бурная ночь, — сказал он озабоченно, возвратившись, наконец, в комнату мокрый от дождя и снега. — Ветер дует с юго-запада, точно хочет потопить в море старые скалы; завтра у нас будет снегу на несколько футов. Погасите огни и спрячьте головы под одеяла. Надеюсь, что Густав в Тромзое с яхтами или что он где-нибудь в бухте на якоре. Он проворный малый, господин Стуре, я о нем не забочусь и буду спать спокойно.
Стуре долго еще не мог заснуть. На улице так бешено выла буря, что дом трясся и колебался, а маленькие окна звенели, будто хотели рассыпаться вдребезги, когда в них ударяла снежная вьюга.
Наконец, шум и стон укачали его, и он проспал, может быть, несколько часов, как вдруг его разбудил подавленный крик. Прислушиваясь, он поднялся на кровати; вот послышался второй крик — он вскочил и накинул одежду. Буря еще бушевала, но вьюга унялась. Послышалось несколько глухих ударов, и снизу донесся неясный шепот людских голосов.
В несколько шагов дворянин был у двери, но, к удивлению, почувствовал, что деревянный засов не подается; он сильно стал трясти его и снова услышал полуподавленные стоны под полом внизу.
Стуре обладал храбростью и решимостью. С минуту он соображал, что делать, потом подскочил к окну и одним сильным движением открыл его. Глубокий снег покрывал землю, и на этом белом покрывале он увидел две человеческие фигуры, которые пробирались у самого дома. Не задумываясь ни на секунду, он пролез через окно и спустился вниз. Упав на землю, он почувствовал сильную боль в ногах; но, не обращая на это внимания, поднялся и побежал за одной из теней с криком: «Стой, кто там?»; тень исчезла в широко открытой двери дома; другая с помощью мрака, вероятно, скрылась за домом. Стуре не успел еще схватить беглеца, спасшегося в прихожей, как вдруг на него напали четверо мужчин, выскочившие ему навстречу.
Он получил сильный удар кулаком, так что должен был соскочить назад с порога. Трескучие горловые звуки его противников не оставляли сомнения, что он имел дело с лапландцами.
В течение нескольких минут Стуре подвергался не малой опасности. Нападавшие подступали к нему с длинными палками; но враги оказались слабыми трусами; стоило только сильному датчанину вырвать у одного из них оружие и нанести два-три удара, и все остальные разбежались, оставив своего товарища в руках Стуре.
После короткой борьбы он повалил своего пленника в снег и притащил его обратно к дому, где было так тихо и темно, точно все в нем повымерли.
— Убили вы их, негодяи! — в страхе и смущении закричал дворянин, и гнев его еще удвоился, когда он не получил ответа от лежавшего у его ног человека.
— Говори, или я тебя задушу! — вскричал он, вне себя от ярости.
— Сжалься, господин. О, сжалься! — послышался тогда задыхающийся голос позади него, и две дрожащие руки схватили его за руку.
— Гула! — воскликнул Стуре, и, держа своего пленника, испуганно прибавил: — Боже мой, неужели это твой отец?
— Пожалей его седую голову, — прошептала она, — не дай ему попасть в руки врагов. Ни с кем не случилось ничего дурного. Они пришли, чтобы увести меня силой, но я хочу остаться; Афрайя, отец мой, слышит это. Прошу, о, прошу тебя, добрый господин, отпусти его! Он не придет в другой раз.
Датчанин невольно оставил при этих словах своего пленника. Афрайя сейчас же поднялся, быстро прыгнул в сторону и скрылся в темноте ночи.
— Он убежал! — вскрикнул дворянин. — Но где Ильда? где Гельгештад?
Девушка не отвечала, только с горячей благодарностью пожала ему руку; через минуту она уже исчезла в доме. За ней медленно последовал и Стуре, который теперь почувствовал сильнейшую боль в ногах.
Полоса света привела его в спальню Гельгештада; он нашел там и молодую лапландку. Купец лежал в постели, стянутый кожаными ремнями, с заткнутым ртом, так что он с трудом дышал.
В одну секунду Гула вытащила у него изо рта затычку, перерезала ножом втрое и вчетверо перетянутые твердые ремни и подождала вместе со Стуре, чтобы ослабевший, едва дышащий купец пришел в себя. Наконец, он с проклятием вскочил на ноги, схватил свечу и, прихрамывая, подошел к большому сундуку, обитому железом. Тут хранились его наличные деньги и ценные бумаги. Найдя сундук нетронутым, он успокоился, опустился в свое кресло и некоторое время сидел молча, в раздумье смотря перед собой.
— Странное дело, — сказал он, — я бы никогда не поверил, что это возможно. Но где же Ильда? Где служанки?