Опасности диких стран

Гофман Отто

— Как? — с удивлением и страхом воскликнул юноша, — ты хочешь возбудить восстание, бороться против короля и властей?

— Не против короля и властей, — сказал Афрайя, — а против наших врагов, делающих насилия во имя твоего короля.

— Не будь несправедлив. Король ничего об этом не знает. Если бы он это знал, или если бы эти слухи дошли до губернатора в Трондгейме, многое бы не совершилось. Надейся, что старания миссионера Горнеманна скоро принесут вам помощь.

— Если король и не знает, — сказал Афрайя, — то тем для него хуже. И как он может знать, когда живет за столько сот миль? Нет, господин, я ничего не ожидаю ни от твоего

короля, ни от его слуг, ни от старого пастора.

Стуре подумал немного.

— Не дай своему ожесточению, — сказал он убедительно, — победить разум. Купцы и поселенцы квены, и рыбаки не так-то легко дадут себя одолеть. Народ твой рассеян по всему северу до самого Ледовитого океана. Ты не имеешь над ним власти. Но если бы даже тебе и удалось то, что никогда не может совершиться, если бы ты и разрушил всюду поселения норвежцев и одержал победу, то скоро бы приехали военные суда с солдатами и страшно бы отомстили тебе.

Афрайя засмеялся про себя.

— Пусть придут, — отвечал он, — твои солдаты не привыкли несколько дней подряд идти по колено в болоте или подниматься вверх по яурам, не имея хорошей пищи.

Дворянин должен был согласиться, но чем более он убеждался, что Афрайя не шутит, тем менее сочувствовал его планам.

— Если бы я знал, — сказал он наконец, — что ты можешь затеять такое кровавое дело, я бы исполнил свой долг и донес бы об этом властям.

Афрайя ответил ему взглядом, ужасное значение которого Стуре вполне понял.

— Предатель, — медленно проговорил колдун, — не увидел бы снова Бальсфиорда. Но ты не можешь предать меня, даже если бы и хотел. Юбинал избрал тебя своим орудием, и ты исполнишь его заповедь. Не думай, что я безрассудно подвергаю себя опасности. Мортуно бесстрашный муж, молодежь изо всех гамм готова за ним последовать. Ты же будешь с ними, чтобы возбуждать в них мужество.

— Кто? Я? — воскликнул Стуре. — Скорее моя рука отсохнет!

— Ты знаком с военным делом, — невозмутимо продолжал Афрайя, — и многие тебя боятся. Но ты могуществен и в своей стране, и там послушают твоего голоса. Говорят, что в Копенгагене тот может все сделать, у кого серебряные руки; Юбинал даст тебе эти руки. Ты бросишь в жадную пасть груды сокровищ, пусть только они сами назначат цену, за которую они хотят нам продать землю наших отцов.

— Если у тебя столько денег, — с удивлением сказал дворянин, — то, конечно, можно многого достигнуть, во всяком случае лучшего и более справедливого управления, строгого надзора за купцами и судьями.

Афрайя насмешливо покачал головой.

— Прочь всех их, мы не хотим их долее терпеть! Если бы ты дал им целые мешки серебра, то завтра они бы пришли и потребовали больше. Нет, дети Юбинала спустятся к ним, Юбинал получит свои жертвы!

Гневные взоры, которые он бросал при этом на камень, видевший уже не одну кровавую жертву, потрясли датчанина. Страшная мысль мелькнула у него в голове: может быть, и его самого принесут в жертву мрачным идолам, если он откажется исполнить волю Афрайи. Но гордость его и честь не позволяли ему лицемерно подчиниться. Он с полным спокойствием еще раз попробовал отговорить Афрайю от насильственных мер, хладнокровно рассмотрел возможность удачи при попытке к восстанию и доказал, что оно не может иметь успеха. С убедительностью истины он нарисовал последствия, которые оно бы за собой повлекло. Тогда бы вполне поверили всем гнусным обвинениям и клевете, взводимых на несчастное племя. Никто бы не посмел возвысить голоса в его защиту; все ужасы фанатического преследования разразились бы над ним, и настало бы, наконец, полное его уничтожение, сопровождаемое величайшими злодействами.

— Ты хочешь предложить серебро и с помощью его купить свободу своей родины, — сказал он наконец, — а между тем ты сам сознаешь, что этим возбудишь только новые жадные страсти. Если справедливо то, что утверждает Павел Петерсен, будто бы в недрах этих гор сокрыты богатые серебряные руды, о которых знаешь только ты один, то берегись, как бы этой сказке не поверили. За серебро в Перу испанцы перебили целые народы, а судья из Тромзое не один жаден до денег; он и в Копенгагене найдет довольно сообщников. Придут целые толпы на поиски сокровищ; для тебя мало будет выгоды в том, что ты прогонишь рыбаков, если на место их появятся гораздо худшие пришельцы.

Афрайя внимательно слушал и, казалось, по-сво-ему признавал доказательства своего гостя.

— Имей терпение, — заключил свою речь Стуре, — так же, как и я. Положение мое, право, довольно несчастно, и ты не сказал мне ничего в утешение; напротив, доказал мне, что я потерянный человек. Тем не менее я не отчаиваюсь. Я постараюсь перетерпеть; Бог, помощник слабых, укажет мне путь, по которому я должен следовать. Я найду помощь, обращусь сам в Трондгейм и Копенгаген, и будь тогда уверен, Афрайя, я возвышу там свой голос и за тебя всюду, где только могут его услышать.

Старый глава племени несколько минут хранил молчание, потом, как будто не слыхав уверений Стуре, продолжал начатое:

— Когда мы их прогоним, тогда время позаботиться о том, чтобы не явились другие. Слова твои врезались у меня в памяти; ты прав, мы только тогда можем завладеть этой страной, когда сами станем вести торговлю и жить оседло. Но скажи мне, почему же мы этого не можем? С сетями мы так же умеем обращаться, как и с пастушьим посохом и с ружьем охотника. Нам тоже Юбинал даровал разум, и мы умеем употреблять его в дело. Руки наши искусны во всяком деле. Кто шьет такие тонкие башмаки, кто делает такие пестрые пояса, кто изготавливает прекрасные сумки и воротники? Отчего бы и нам не строить судов и домов? Отчего и нам не ездить на Лофодены для рыбной ловли, не продавать рыбы в Бергене? Отчего и нам не разбогатеть и не быть принятыми повсюду?

Стуре смотрел на него с удивлением. То, что говорил Афрайя, звучало хорошо, но было мечтой, сказкой, невозможной, неисполнимой в действительности. Как могли подняться до цивилизации эти полудикие оленьи пастухи, эти горные охотники, это глубоко презираемое, униженное, с незапамятных времен задержанное в своем развитии племя, до цивилизации, которая бы сделала из него торговый народ, занимающийся рыбной ловлей и возделывающий поля?

Чувство глубокого сострадания овладело молодым человеком: в вопросах Афрайи лежало что-то трогательное. Лицо лапландца дышало благородством, в глазах светились мысли, наполнявшие его голову.

— О, Афрайя! — воскликнул Стуре, — если бы только я мог поверить, что все это действительно может совершиться, что твой народ способен подняться на эту высоту. Да, если бы все они были похожи на тебя и Мортуно. Но посмотри, какова большая часть из них… Оставь это, старик, слишком поздно!

Старый вождь несколько минут сидел в раздумьи.

— Юбинал всемогущ, — сказал он, наконец, вставая с места, — он обратил твое сердце. Молчи пока, юноша, пойдем. Гула уже, верно, давно нас ждет.