Опасности диких стран

Гофман Отто

— Выпроводили мы их, — сказал он, — а теперь, конь мой, неси меня вниз, в Лингенфиорд. Теперь все они у меня в руках: и Гельгештад со своими деньгами, и Афрайя, и жалкий датчанин… Клянусь и Юбиналом, и Пекелем, никакая сила не вырвет их у меня из рук!

Он стегнул лошадь, не взглянув на мертвеца, от которого та отскочила в сторону, пробрался сквозь кусты и обломки камней, и погнал ее галопом по фиельдам, покрытым мхом.

Генрих Стуре, наконец, очнулся и пришел в себя. К великому своему удивлению, он увидел, что находится под просторными, высокими

сводами. Вокруг царствовало полнейшее безмолвие и мрак, в котором, по временам, блестел красноватый свет.

Собравшись с мыслями, молодой человек припомнил все, что случилось с ним, но это не была ни палатка на месте жертвенника, ни избушка Гулы. Он сидел на земле, в углу скалы; в одной из расщелин пылал факел, а перед ним скорчилась фигура, в которой он без труда узнал Афрайю.

— Афрайя, где мы? — спросил он. — В пещере?

— Ты говоришь это, — отвечал старик.

— Зачем я здесь? Как я сюда попал?

— Слуги Юбинала перенесли тебя сюда, это была его воля. Встань и следуй за мной. Не говори ничего, открой глаза и смотри.

Он вынул факел из расщелины и пошел вперед. Самый тихий звук с удесятеренной силой раздавался под сводами, свет факела падал на ущелья и ходы. Стены блестели вблизи, как будто были усеяны бесчисленными бриллиантами и звездами. Наконец, стена в скале раздвоилась, и Афрайя осветил ход вниз, а изумленный спутник его не мог подавить восклицания.

Ему казалось, что он заглянул в волшебное царство фей и эльфов. Яркий блеск осветил его взоры; это был блеск настоящего металла. Пещера была полна серебра, чистого, тяжелого, кристаллического серебра. Он слыхал сказки о пещерах, где все было из серебра, где росли серебряные цветы и деревья, где земля была покрыта серебряным мхом; здесь же он увидел все эти чудеса перед собой. Сверху свешивались ветви и листья, большие блестящие цветы и гирлянды. Они выходили из зубчатых стен и обвивали гладкие ступени, которые лежали под ними, как под сетью и образовали гроты.

Здесь можно бы без труда собрать громадные богатства. Этот невзрачный старик, в лохмотьях и в оленьей шкуре, обладал большими сокровищами, чем какой-либо король.

Афрайя опустил факел и молча осветил ряд больших горшков и старых сундуков, стоявших в углублении. Они были наполнены большими монетами, позеленевшими и потускневшими от грязи и сырости; эти сокровища скопили его предки в течение столетий. Не говоря ни слова, Афрайя глядел на дворянина и торжествующая улыбка показывала, как он был доволен произведенным впечатлением.

— Это не сон! — сказал Генрих, схватившись за голову. — Я, действительно, вижу это, или это только волшебство?

— Удостоверься, — отвечал старик, сорвал одну из гирлянд и положил ее в руки Стуре.

— В Энаре Треск, — продолжал он, — есть другие пещеры, еще больше этих, все пронизанные серебряными жилами, и ты все получишь, все будет твоим. Ты видел то, чего еще не видал никто из твоего народа; я привел тебя сюда, чтобы ты знал, какими средствами я обладаю для своей цели. Помоги мне, ты смел, я люблю тебя. Я буду благодарнее, чем твое родное племя.

— Все, что я вижу, изумительно! — воскликнул дворянин. — Я поражен… и ничего не понимаю… Но даже если бы все эти сокровища могли стать моими, я бы скорее отказался от них, чем решился на то, чего ты желаешь.

— Так ты не хочешь? — спросил лапландец, и пытливо остановил на нем пристальный, блестящий взор.

— Я не могу, — отвечал Генрих. — Я не совершу преступления.

— Здесь тебя никто не накажет, — пробормотал Афрайя.

— А моя совесть! Я человек, я христианин! Я клялся помогать тебе во всем добром. Я охотно поспешу в Копенгаген, брошусь к ногам короля, расскажу ему твою историю… Оставь твое намерение; оно погубит и тебя, и твой народ.

Афрайя гневно покачал головой. При красном свете факела он казался одним из коварных колдунов-карликов, живших когда-то в северных пещерах и ущельях; Стуре взглянул на него и не мог удержаться от невольной дрожи.

— Пойдем, — поспешно сказал он, — что мне тут делать посреди твоих сокровищ?

— Ты хочешь предать меня, — воскликнул Афрайя, — но ты не уйдешь отсюда!

— Что ты хочешь сделать? — спросил Стуре и схватил за руку лапландца, догадываясь по его дикому, угрожающему виду, что он замышляет недоброе.

Но Афрайя с юношеской гибкостью отскочил в сторону и, разразившись ужасным хохотом, исчез вместе с факелом в ходах. Вокруг Стуре вдруг стало темно и безмолвно.

Беспомощный Стуре сделал несколько неверных шагов и должен был оставить эту попытку. Ощупью он дошел до стены пещеры, и ему вдруг с неотразимой силой представилась мысль, что он здесь может погибнуть посреди всех этих сокровищ, если только жестокость Афрайи допустит это. Он не имел никакого понятия о том, где он находится, близко или далеко от Кильписа, в недрах ли этой священной горы, или в глубине какого-нибудь фиельда.

— Я не знаю, слышишь ли ты меня, — сказал он, наконец, стараясь подавить в себе возрастающее чувство ужаса, — но я надеюсь на твою честность. Ты хочешь испугать меня, но ничего этим не достигнешь; лучше я тысячу раз погибну, чем погублю свою душу.

Он замолчал; прошло некоторое время, и не было слышно ни звука. Покинутый, он не смел двинуться с того места, где находился. Он боялся, не упадет ли в пропасть, если сделает еще один шаг, или не заблудится ли окончательно в этих ущельях и ходах, если будет искать выхода. Чем более он размышлял, тем менее мог вспомнить, как он сюда попал; он был уверен только в одном, что Афрайя дал ему какой-нибудь одуряющий напиток, и, воспользовавшись его беспамятством, перенес в это скрытое место. Может быть, он был у самой долины, может быть, совсем вблизи Гулы, за стеной ее избушки, и она могла услышать его зов. Мысль эта овладела им, и он вдруг громко крикнул ее имя.

— Гула! Гула! — звал он, и эхо гремело ему в ответ «Гула, Гула!» из расщелин и ходов.

— Гула! — вскрикнул он еще раз в отчаянии.

— Идем! — сказал Афрайя и взял его за руку.

Должно быть, он стоял близко около него.

Одно это слово оживило Генриха. Только в эту минуту он вполне почувствовал весь ужас быть покинутым и лихорадочно ухватился за вероломного лапландца.

— Ты зовешь Гулу, — сказал старик, — я сведу тебя к ней, упрямец! Пусть она попробует смягчить твое сердце в пользу ее народа.