Опасные пути
Шрифт:
Обрученные расстались поздно.
Герцог проводил Пегилана в приготовленные для него покои; Анри также ушел к себе. Атенаиса взяла мать под руку и в сопровождении маркизы обе пошли наверх.
Когда молодые женщины остались одни в своей комнате, маркиза громко зевнула и бросилась в кресло. Атенаиса боялась какого бы то ни было разговора с ней, но Мария по-видимому не имела ни малейшей охоты разговаривать. Однако молчание тяготило юную герцогиню, и она сама начала разговор:
— Неужели ты так устала сегодня, Мария? Как ты страшно зеваешь!
— Устала? —
— От скуки? Но ведь ты едешь в Париж! Не ты ли говорила мне всегда, что Париж — настоящий лабиринт всевозможных удовольствий и развлечений?
— Это — правда, — сказала Мария, — но для меня ужасно то, что в Париже живет существо, с которым я должна буду встретиться и одно присутствие которого заставит меня умирать от скуки. И это существо — мой муж.
Атенаиса вскочила.
— Твой муж? Его присутствие тебе неприятно?
— Как нельзя быть неприятнее, дорогая моя! Так всегда бывает — с течением времени. Но не обращай на это внимания. Ты — счастливая невеста Анри де Монтеспана, оставайся при своем счастье. Какое тебе дело до несчастного брака маркизы де Бренвилье!
Прошло две недели. На высокий горный кряж поднимался поезд, состоявший из четырех тяжелых дорожных экипажей, окруженных вооруженными людьми. В первой карете сидели герцог, герцогиня и Атенаиса, в других размещались остальные члены герцогской семьи и прислуга. В последнем экипаже ехала маркиза со своим отцом, заехавшим за ней на обратном пути своей поездки.
Когда экипажи достигли самой высокой нагорной точки, герцог приказал остановиться и путешественники вышли.
Под ними в голубоватом тумане спускающегося вечера виднелся вдали замок Мортемар, кровли и башни которого еще горели в лучах заката; далекие темные леса окружали его подобно зеленому морю; черные линии, прорезывавшие зеленые массы, указывали на направление дорог.
Герцог со всей семьей подошел к обрыву и, протягивая руку, сказал:
— Смотрите, вот наш милый, старый Мортемар. Мы расстались с ним надолго, может быть, навсегда. Простимся с ним еще раз! Прощай, замок моих предков! Дай мне Бог снова увидать тебя таким же счастливым человеком, каким я теперь покидаю тебя! Прощай!
Дети нарвали цветов и бросили их вниз с горы, как прощальный привет родному замку.
— А теперь вперед! — воскликнул герцог, и путешественники отправились дальше.
Лес, оставшийся позади, казался все меньше, туман, окутавший замок Мортемар, все гуще. Вдруг в вечерней тишине резко и отчетливо прозвучали удары церковного колокола.
— Это — звон из Бурганефа, — сказал герцог, — звон одного только колокола… второй убил нашего друга.
Атенаиса вздрогнула, прижалась в угол кареты и закрыла глаза.
Вдруг у окна кареты появилось милое, знакомое лицо, а затем рука с букетом. Цветы упали на колени Атенаисы.
— Анри! Анри! — воскликнула Атенаиса.
— Моя Атенаиса! До свидания в Париже!
Маркиз прискакал короткой лесной
— До свидания! — кричали ему из всех экипажей.
Он исчез, а вместе с ним исчезли и последние очертания замка, потонув в море тумана, поднимавшегося из глубины долины.
< image l:href="#"/>Часть вторая
Обширный мир. 1664-й год
I
В лагере
На границе Штирии и Венгрии, на правом берегу реки Раабы, стоит цистерзианский монастырь св. Готарда. Плодоносная долина, окаймленная пологими холмами, перерезана блестящими лентами рек.
29-го июля 1664 года эта мирная, улыбающаяся страна представляла воинственную картину: две армии занимали ее, стоя одна против другой и будучи разделены только рекой Раабой.
Палатки, раскинутые на правом берегу, занимали все пространство от монастыря до местечка Виндишдорф; над ними блестело изображение полумесяца; там и сям, среди моря холщевых навесов, виднелись бунчуки, веяли пестрые значки, свешиваясь с высоких мачт; а совсем вверху, около Виндишдорфа, перед великолепно убранной и увешанной красными коврами ставкой великого визиря, шелестело, развеваясь по ветру, знамя пророка.
По проулкам лагеря сновали, подобно муравьям, пестро одетые воины султана: сипаи, янычары, албанцы. Чернокожие из жарких степей Африки, отвратительные фигуры монголов и татар толпились со своими конями, верблюдами и мулами среди сотен телег, различных повозок и орудий, наполняя беспорядочной суетой все пространство, видимое глазу.
Христианский лагерь, расположившийся на левом берегу Раабы, над зелеными лугами, с внешней стороны представлял чрезвычайно скромный вид. На всех более значительных палатках блестело изображение креста, а как раз против ставки визиря гордо высилась полотняная палатка предводителя армии, графа Раймунда Монтекукули, над которой развевались имперские знамена.
Улицы императорского лагеря кипели таким же оживлением, как и в турецком лагере. Здесь также собрались разнородные национальности. Натиск неверных привлек в войска массу бойцов, явившихся на зов теснимого императора. Венгерцы, немцы (в преобладающем числе), испанцы и старинные, завзятые враги полумесяца — венецианцы собрались под знаменами Монтекукули, готовые к решительной, кровавой битве на Сэн-Готардской равнине.
Но не только угрожаемые турками или вражеские им страны выслали сюда своих храбрецов; помощь прибывала и из более отдаленных государств. По приглашению императора, Людовик XIV решил подкрепить его армию отрядом в шесть тысяч человек, большая часть которых состояла из добровольцев.
Эти воины горели жаждой приключений. Здоровые, красивые, цветущие люди с пустыми карманами и острой шпагой явились в качестве офицеров; эта война представляла великолепный случай попользоваться добычей, пережить массу приключений и отчаянных предприятий.