Опасные тайны
Шрифт:
Разумеется, он готовил себя к этому визиту, однако, увидев за решетчатой перегородкой Наоми — некогда живую, энергичную, беспечную, — Филипп испытал настоящее потрясение. Месяцы, что прошли со дня ее ареста и до вынесения приговора, не прошли для Наоми даром. Тело ее, облаченное в бесформенную тюремную робу, утратило свою соблазнительную женственность, и Наоми показалась ему угловатой и худой. Ее волосы, глаза, одежда — все было (или казалось) серым, безликим, утратившим свежесть, и Фи-липпу потребовалась вся его сила воли, чтобы встретить ее молчаливый и тусклый
— Наоми… — Он чувствовал себя полным идиотом в своем дорогом костюме, в галстуке и рубашке с накрахмаленным воротником. — Твоя просьба о встрече… Признаться, она меня удивила.
— Я должна была увидеться с тобой. Здесь быстро узнаёшь, что внимание — это главное.
К этому времени Наоми находилась за решеткой неполных три недели, но она уже давно перестала мысленно зачеркивать числа в своем внутреннем календаре. Чтобы не сойти с ума.
— Я благодарна тебе за то, что ты приехал, — сказала она. — Должно быть, тебе приходится несладко из-за всех этих слухов и пересудов. Надеюсь, это никак не повлияет на твое положение в университете.
— Нет. — Он сказал это ровным голосом. — К тому же твои адвокаты, по-видимому, будут подавать апелляцию.
— Я не слишком на это надеюсь. — Наоми крепко сжала руки, чтобы он не видел, как дрожат у нее пальцы. Надежда была еще одним камнем, который отягощал ее рассудок и грозил свести с ума. — Я просила тебя приехать из-за Келси.
Филипп ничего не сказал. Он не мог. Больше всего он боялся, что Наоми попросит его привезти с собой Келси — привезти ребенка в это страшное место.
Она, разумеется, имела право видеть свою дочь. В душе Филипп признавал за ней это право, но смириться с таким положением никак не мог. Он знал, что будет до последнего вздоха сражаться за то, чтобы Келси никогда не попала сюда и не увидела этого серого, безликого ужаса.
— Как она?
— Хорошо. Я оставил ее на пару деньков у своей матери, чтобы… чтобы приехать сюда.
— Я уверена, что Милисент только рада заполучить девочку. — В голосе Наоми неожиданно прозвучал горький сарказм, хотя сердце ее обливалось кровью. — Надеюсь, ты еще не успел объяснить Келси, где я и что со мной?
— Нет. Возможно, она… Нет. Она думает, что ты уехала куда-то далеко — погостить у каких-то старых друзей.
— Прекрасно. — По губам Наоми скользнула призрачная улыбка. — Я действительно далеко, не правда ли?
— Но ведь она еще ребенок… — Филипп почти решился использовать любовь Наоми к дочери, хотя этот прием, безусловно, был из разряда запрещенных. И просто подлых. — Никак не могу придумать, как лучше ей сказать. Возможно, со временем…
— Я ни в чем тебя не обвиняю, — перебила его Наоми, наклоняясь вперед. Темные тени у нее под глазами, казалось, глядели на него с насмешкой, но во взгляде Наоми насмешки не было.
— Я ни в чем тебя не обвиняю, — повторила она. — Ни в чем. Что с нами случилось, Филипп? Когда, в какой момент все пошло наперекосяк? Я пыталась понять, пыталась вспомнить… Мне казалось, что, если я сумею найти причину, событие, период, с которого все началось, тогда мне будет легче принять все, что случилось потом. Но я не могу.
Наоми крепко закрыла глаза и замолчала, ожидая, пока к ней вернутся силы и она сможет продолжать.
— Я не понимаю, что именно пошло у нас не так, зато я часто думаю о том, что было у нас как надо — как и должно быть в нормальной, счастливой семье. Особенно о Келси. Я постоянно думаю о ней.
Тяжкий груз жалости придавил Филиппа.
— А она все время спрашивает о тебе.
Наоми отвернулась и окинула взглядом унылую комнату для свиданий. Неподалеку плакал кто-то из посетителей — слезы были неотъемлемой особенностью этого места. Наоми оглядела стены, охранников, замки. Особенно замки.
— Я не хочу, чтобы она узнала, где я.
Этого Филипп не ожидал. Застигнутый врасплох, он попытался что-то сказать, но запутался между облегчением, благодарностью и инстинктивным чувством протеста.
— Наоми!..
— Я очень хорошо все обдумала и взвесила. Чего-чего, а времени на размышления у меня хоть отбавляй. Я не хочу, чтобы Келси знала, что у меня все отняли и посадили в клетку. — Она судорожно вздохнула, пытаясь успокоиться. — Скандал скоро уляжется, благо я вот уже больше года не вращаюсь в том же обществе, что и ты. Человеческая память коротка, Филипп. К тому времени, когда Келси пойдет в школу, о том, что случилось в Виргинии, скорее всего уже позабудут.
— Это возможно, но пока… Не могу же я сказать Кел, что ты просто исчезла, да еще ожидать, что она примет подобное объяснение. Она любит тебя.
— Скажи ей, что я умерла.
— Боже мой, Наоми, я не могу…
— Сможешь! — Она с неожиданной силой вцепилась в решетчатую перегородку. — Ради нее — сможешь. Неужели ты хочешь, чтобы она всю жизнь представляла меня здесь, в таком месте, как это? Отбывающей срок за убийство?
— Разумеется, я не хочу, но… Нельзя ожидать, что в таком возрасте Келси сумеет во всем разобраться, не говоря уже о том, чтобы справиться с этим. А потом…
— Вот именно, — согласилась Наоми, и ее глаза снова стали живыми и осветились страстью. — Пройдет несколько лет, Келси все поймет, и тогда ей придется как-то жить с этим. И единственное, что я могу сделать для нее, это избавить от страданий. Подумай об этом, — настаивала Наоми. — К тому времени, когда я выйду на свободу, Келси исполнится шестнадцать, и всю свою сознательную жизнь она будет представлять меня здесь. Она будет чувствовать моральную обязанность навещать меня, а я этого не хочу. Не хочу!
Слезы наконец-то прорвали плотину воли и самообладания и хлынули бурным, неудержимым потоком.
— Я не выдержу этого, Филипп! Не выдержу даже мысли о том, что Келси может приехать, увидеть… А как больно это ранит ее! Что с ней будет?! Говорю тебе, я не хочу испытывать судьбу, Филипп. Позволь мне защитить ее хотя бы от этого. Боже всемогущий, помоги мне сделать для нее это последнее благо!
Филипп поднял руку и сквозь ячейки решетки прикоснулся к ее пальцам.
— Я тоже не могу видеть тебя здесь.