Опасные тайны
Шрифт:
— Скаковики — те, кто живет в мире скачек, — обычно не интересуются окружающим миром.
— Ну, до этого я еще не дошла.
— Ты еще не настоящая лошадница. — Гейб посмотрел на нее сверху вниз. — Во всяком случае — пока.
Келси на всякий случай нахмурилась, не понимая, комплимент это или оскорбление. Но разбираться было некогда — на тренировочном круге появились первые лошади — неудачники, оставшиеся без приза в первой скачке. Победителей, как было известно Келси, сразу же после финиша загоняли в «плевательницу»,
Но сейчас она думала только о проигравших, которые устало брели на паддок. Их шкуры потемнели от пота, бока все еще тяжело вздымались, морды были перепачканы грязью, и Келси от души пожалела их. Уж если кобыла Канингема стыдилась того, что на глазах у всех ее ведет по дорожке разряженная в пух и прах кукла Барби, то что говорить об этих беднягах, которые сполна изведали горечь поражения?
— Печально, не правда ли? — пробормотала Келси. — Они похожи на солдат разбитой армии, которые возвращаются с войны домой. Сначала — праздник красок, настоящее представление, в котором они были героями, — и вот, за какие-то две минуты, все кончилось.
— Ну, уж не за пару минут. Жаль, ты пропустила флоридское дерби — вот это было представление. Акробаты, вольтижеры, скачки на верблюдах…
— На верблюдах? Правда?
— Честное слово. Правда, я на них не ставил. Они медленно прошли мимо сараев для хранения упряжи к дальней от трибун прямой главной дорожке. Вот-вот должны были дать старт второй скачке, а Гордость Виргинии был заявлен в третьей, и Келси захотелось увидеть Рено до того, как Моисей «кинет» его в седло. Это стало ее личным суеверием — желать жокею удачи до того, как он выедет из паддока на поле ипподрома.
— Разве ты не будешь сегодня ставить? — спросил Гейб.
— Нет. Я уже выбрала своих фаворитов: Горди будет первым в третьей скачке, а Три Валета — в пятой. — Она остановилась, чтобы купить банку тепловатой «пепси-колы» у старого негра. — У меня теперь новая система.
Гейб принял у нее из рук жестянку, сделал глоток и вернул Келси.
— И на чем основана эта система?
— На чувствах. Я делаю ставки в своем сердце.
— В таком случае ты рискуешь много потерять. Келси пожала плечами.
— Азарт без риска — не азарт.
— Чертовски правильно. А теперь иди сюда. Они были уже почти напротив бокса, в котором стоял Гордость Виргинии, и вокруг было полно народа.
— Отстань, Слейтер! — воскликнула Келси, но он уже поймал ее за «лошадиный хвост», который она пропустила сквозь отверстие в жокейской шапочке.
— Я просто хочу тебя поцеловать. Мы оба рискуем. Келси показалось, что совсем рядом захохотал и заулюлюкал кто-то из конюхов, но уже в следующее мгновение все окружающее перестало для нее существовать.
Она часто вспоминала их самый первый — и единственный — поцелуй и то, как в мгновение ока исчезли все мысли и все звуки. Ей казалось, что это была просто счастливая случайность. Совпадение. Что-то неповторимое.
Оказывается, нет.
Было в поцелуе Гейба нечто такое, отчего ей хотелось подольше не отнимать своих губ, наслаждаясь его вкусом, теплом и крепостью. Губы и язык Гейба двигались так неторопливо, так мучительно медленно, словно в запасе у него были века. И тогда со стоном, который мог означать и покорность, и мольбу, Келси зарылась пальцами в его волосы и прижала к себе голову Гейба, чувствуя, как шум ипподрома отдаляется, превращается в невнятный ропот, исчезает вовсе…
Она нужна мне. Я хочу ее. Это было все, о чем Гейб мог думать в эти минуты. Большую часть своей жизни он чего-то хотел — хотел иметь приличную еду, чистую постель, просто хотел жить без страха. И по мере того как он взрослел, его желания взрослели вместе с ним. Теперь он хотел женщин, власти и — больше всего — денег, которые могли обеспечить ему и то, и другое, и еще многое сверх того.
Но никогда и никого он не жаждал так, как сейчас жаждал ее, единственную. Одну-единственную женщину, одну-единственную ночь с ней. Ради этого Гейб готов был поставить на карту все, что он уже имел.
— Ну, долго еще мне ждать? — пробормотал он, не отнимая рта от губ Келси.
— Я не знаю… — невнятно откликнулась она, ловя ртом воздух. — Я тебя совсем не знаю.
— Разве?
— Пару месяцев назад я даже не подозревала о твоем существовании. — Келси оттолкнула его и удивилась, что ноги все еще держат ее. — Я не…
Она выпрямилась со всей решительностью и поправила сбившуюся назад кепку. За ее спиной раздались дружные аплодисменты многочисленных зрителей и болельщиков.
— Поговорим об этом потом. Без свидетелей.
— Согласен. — Гейб провел пальцем по ее подбородку. — Как бы там ни было, я кое-чего достиг. В ближайшее время пройдет слух, что я тебя застолбил.
— Ты меня — что?.. — Келси стиснула зубы. — Так вот зачем ты все это устроил! Что-то вроде пари между настоящими мужчинами?
— Все не так, дорогая. Это было для меня. Но это сработало. Увидимся.
Келси наподдала ногой жестянку из-под «пепси», которую уронила во время поцелуя.
— Идиот, — прошипела она. Стараясь сохранить последние крохи собственною достоинства, она круто развернулась и… едва не сбила с ног Наоми.
— Странно, — сказала Наоми, пока Келси лихорадочно подыскивала слова. — Странно видеть это. Прости мне подобную аналогию, но нечто подобное я ощущаю, когда вижу, как мою лошадь выводят на скаковой круг. Наверное, так чувствуют себя все родители, когда их ребенок впервые садится в школьный автобус или выступает в самодеятельном спектакле. Тогда и только тогда начинаешь понимать, что твой ребенок больше не принадлежит тебе одной и что ты, оказывается, еще многого, очень многого о нем не знаешь.