Опасные видения (сборник)
Шрифт:
Старик подходит к тонкой гибкой трубке, свисающей с потолка, и притягивает к себе складные ручки перископа.
— Аксипитер ходит кругами вокруг нашего дома. Он чует какую-то падаль на Четырнадцатом горизонте Беверли Хиллз. Неужели он не умер, тот Виннеган, неужели опять ускользнул победителем? Дядя Сэм — словно диплодок, которому дали пинка под зад. Проходит двадцать пять лет, прежде чем сигнал доходит до его мозгов.
Слезы выступают на глазах Чиба. Он говорит:
— Не дай Бог, если с тобой что-нибудь случится, Старик, я не хочу этого.
— Что может случиться с человеком, которому сто двадцать лет, разве что отключится мозг или откажут почки.
— Нужно
— Называй меня мельницей Ида, — просит Старик. — Ид — зародыш, передающий наследственные качества; из муки, которую мелет мельница, выпекается хлеб в причудливой печи моей души — или наполовину выпекается, если тебе угодно.
Чиб улыбается сквозь слезы и говорит:
— В школе меня учили, что все время каламбурить — дешевая поза и вульгарность.
— Что вполне годилось Гомеру, Аристотелю, Рабле и Шекспиру, вполне подходит и мне. Между прочим, если уж заговорили о дешевом и вульгарном, я встретил в прихожей твою мать, вчера ночью, до того, как они сели играть в покер. Я выходил из кухни, прихватив бутылку. Она чуть не упала в обморок. Но быстро пришла в себя и притворилась, что меня не видит. Возможно, она и действительно подумала, что столкнулась с привидением. Только я сомневаюсь. Она бы разболтала об этом по всему городу.
— Возможно, она сказала что-то своему врачу, — говорит Чиб. — Она видела тебя пару месяцев назад, помнишь? Скорее всего, она упомянула о той встрече, распространясь о всех своих мнимых головокружениях и видениях.
— И старый костоправ, зная историю нашей семьи, настучал в Финансовое управление? Допускаю.
Чиб смотрит в окуляр перископа. Он поворачивает прибор и подкручивает настройку на рукоятках, поднимая и опуская циклопье око на вершине трубы снаружи. Аксипитер вышагивает вокруг массива из семи яиц, каждое из которых — на конце широкого тонкого ветвеподобного пролета, выступающего из центральной опоры. Аксипитер поднимается по ступенькам одного из пролетов к дверям госпожи Аппельбаум. Двери открываются.
— Похоже, он оторвал ее от форниксатора, — говорит Чиб. — И, похоже, ей одиноко: она разговаривает с ним не через фидео. Мой Бог, она толще Мамы!
— А что тут странного? — спрашивает Старик. — Господин и госпожа Я-как-все отсиживают задницу с утра до вечера, пьют, едят, смотрят фидео, их мозг разжижается, их тела расползаются. Цезарю было б легко окружить себя ожиревшими друзьями в наши дни. Ты тоже поел, Брут?
Однако комментарии Старика не следует относить на счет госпожи Аппельбаум. У нее отверстие в голове, и люди, предающиеся форниксации, редко толстеют. Они сидят или лежат весь день и часть ночи, игла вставлена в зону сладострастия их головного мозга, она посылает серию слабых электрических толчков. Неописуемое блаженство затопляет тело при каждом импульсе — экстаз, несравнимо превосходящий все радости еды, питья и секса. Форниксация преследуется законом, но власти никогда не трогали пользователей иглы, разве только возникала необходимость привлечь человека за что-нибудь другое; объяснение в том, что форники редко заводят детей. У двадцати процентов жителей Лос-Анджелеса просверлены дыры в голове, туда вставлены крошечные стержни для введения иглы. Пять процентов втянулось в это по уши: они сгорают, почти не дотрагиваясь до еды, их раздутый мочевой пузырь источает яды в кровеносную систему.
Чиб говорит:
— Мои брат и сестра, похоже, видели тебя, когда ты прокрадывался тайком в церковь. И не они ли…
— Они тоже думают, что я привидение. В наш век, в наши дни! С другой стороны, может, это и добрый знак, что они способны верить, пусть хоть в загробные тени.
— Ты бы лучше прекратил эти тайные походы в церковь.
— Церковь и ты — вот, пожалуй, и все, что придает смысл моей жизни. Честно говоря, я опечалился в тот день, когда ты сказал мне, что не способен верить в Бога. Из тебя получился бы хороший священник, пусть и не идеальный, и тогда прямо в этой комнате я бы выслушивал мессу и каялся в грехах.
Чиб ничего не отвечает. Он бывал на церковной службе, выслушивал наставления пастора — только чтобы сделать приятное Старику. Церковь была яйцевидной морской раковиной: когда подносишь к уху, голос Бога слышен слабыми громовыми раскатами, удаляющимися, как отлив.
В Космосе есть миры, которые молят о Боге,
а Он слоняется вокруг нашей планеты, выискивая себе работу.
Теперь Старик приник к перископу. Он смеется.
— Финансовое управление! Я думал, их разогнали! Ведь больше не сыщешь никого с таким большим доходом, что надо устанавливать за ним слежку. Как ты считаешь, их, может, не распускают только из-за одного меня?
Он подзывает Чиба обратно к перископу, наведенному на центральную часть Беверли Хиллз. Центр просматривается сквозь жилые насесты, в каждом по семь яиц, каждое на разветвленной опоре. Чибу виден краешек центральной площади, гигантские овальные формы Городского Совета, государственные конторы, Народный Дом, отрезок массивной спирали, на которой гнездятся молитвенные дома, видна Дора (производное от Пандоры), где получают товары все те, кто живет по пурпурным карточкам; а тем, у кого есть дополнительные заработки, там же выдается «сладенькое» сверх рациона. В поле зрения попадает край большого искусственного озера; ялики и байдарки плавают по воде, люди рыбачат.
Пластиковый купол, которым накрыты насесты Беверли Хиллз, подсвечен небесно-голубым сиянием. Электронное солнце взбирается к зениту. На купол спроецировано несколько белых облаков, их можно принять за настоящие, есть даже гуси, улетающие клином в сторону юга, слабо доносятся их крики. Очень приятное зрелище для тех, кто никогда не бывал за стенами Лос-Анджелеса. Но Чиб провел два года в Корпусе Восстановления и Сохранения Дикой Природы — КВСДП, — и он улавливает разницу. Был момент, когда он чуть не бросил все, чуть не сбежал к америндам вместе с Руссо Рыжим Ястребом. Затем он собирался пойти в лесники. Но в таком случае все могло кончиться тем, что пришлось бы арестовывать и стрелять в Рыжего Ястреба. Кроме того, Чиб не хотел становиться маленьким Сэмом, клеткой в организме большого дяди Сэма. И больше всего на свете ему хотелось рисовать.
— Вижу Рекса Лускуса, — говорит Чиб. — Дает интервью у входа в Народный Дом. Приличная толпа сбежалась.
Пеллусидарный прорыв
Лускусу надо бы добавить второе имя — Всегда-на-коне. Человек большой эрудиции с правом доступа к компьютеру Библиотеки Большого Лос-Анджелеса, обладающий хитроумностью Одиссея, он всегда дает фору своим коллегам.
Именно он основал школу критической философии «Иди-Иди».
Прималукс Рускинсон, его великий оппонент, провел обширные научные изыскания после того, как Лускус объявил название своей новой философии. Рускинсон утверждал, торжествуя, что Лускус позаимствовал фразу из устаревшего жаргона, имевшего распространение в середине двадцатого века.