Опасные заложники
Шрифт:
— Ну и как?
— Они согласны.
— Тогда я хоть завтра к их услугам. Только общение с ними я хотел бы осуществить через тебя. В моем положении сейчас светиться новым людям — себя не уважать.
— За мое беспокойство о тебе мне с них будет что-то причитаться?
— Больше свояков за твое беспокойство доить не будем. Я сам оплачу твои хлопоты.
— И во сколько ты их оцениваешь?
— Все будет зависеть от добычи.
Перед тем как уехать от Агава, Лавр предупредил его:
— Я по твою душу днем не приеду. Можешь отлучаться из дома куда хочешь, но чтобы вечером был на даче неотлучно.
— Договорились.
Глава 12.
До восьмого класса Ульяна была в школе отличницей, занималась только учебой и на себя, как на личность, особого внимания не обращала. В пятнадцать лет она заметила, что юноши, да и взрослые мужчины, стали на нее смотреть совсем не как на ребенка, а иначе. Она порой чувствовала, что они пытаются раздеть ее глазами и съесть. Такой их нездоровый интерес заставил и Ульяну другими глазами посмотреть на себя. Однажды, раздевшись, она предстала перед огромным зеркалом стенного шкафа и стала рассматривать себя. В высокой стройной девушке, с вполне созревшими формами, симпатичной шатенке с водопадом длинных прямых волос, не знавших завивки и химии, она с трудом узнала себя.
После целого часа изучения своего лица, фигуры она пришла к твердому выводу: с такими внешними данными она не пропадет. А если так, то зачем забивать голову разными науками? Можно расслабиться и не мучить себя зубрежкой. Как результат, у нее в дневнике стали появляться четверки, а иногда и тройки. Ниже этого уровня она в учебе все же не опустилась.
Труд родителей, работавших в УМСе строителями, и их заработная плата не давали им возможности одевать дочь по последней моде, тогда как той хотелось одеваться именно так. Желание Ульяны обновить свой гардероб не подкреплялось действительностью, что делало ее раздражительной и вспыльчивой. На циничные и грубые намеки нахалов, предлагавших ей свою любовь за плату, она первое время тоже отвечала грубо и дерзко, отказываясь от таких "сделок".
Ее родители, занятые работой, домашними заботами, в это время мало уделяли внимания дочери, забыв о том, что в переломный период, в период становления ее как личности, они обязаны уделять ей времени и внимания больше, чем раньше в детстве. А Ульяна тем временем, отказываясь от "дружбы" с нахалами, все же незаметно, исподволь стала задумываться над тем, какую пользу она сможет извлечь, если вдруг уступит нахалам в их домогательствах.
"Если я все время буду вести себя как дикая кошка, то какую пользу принесет мне моя красота? Никакую! Моей однокласснице Маринке ухажер подарил платье и туфли. Правда, он сделал ей такие подарки не задаром. — Она догадывалась, за какие услуги Маринкин кавалер проявил к ней щедрость. — Ну и пускай, зато я буду одета как королева", — определилась девушка, мучаясь одна в постели.
Ее первой любовью был Эдик из соседнего десятого класса. Из девушки он превратил ее в женщину. Недели любви с ним пролетели птицей. Но Эдик не только не мог сводить ее в приличный бар, не говоря уже о ресторане, он даже не мог ей купить букета цветов или шоколадного мороженого. Несмотря на то, что Эдик был симпатичным парнем и клялся ей в любви, Ульяне такая любовь была не нужна. Она рассталась с Эдиком, несмотря на то, что он плакал и просил ее не оставлять его, даже был согласен жениться на ней. Однако он стал для
Закончив школу, Ульяна по инерции продолжала заниматься "ничем", что ее родителям, безусловно, не нравилось. Они стали требовать, чтобы она пошла куда-нибудь учиться и получила специальность.
Ульяна понимала правоту родителей, но ее знания полученные в школе, не позволяли ей мечтать о вузе, а идти трудиться рабочей для нее было унизительно. Не находя веских доводов в свою пользу, она стала грубить родителям, ожесточилась, ища выход из создавшейся ситуации в новых знакомствах с парнями, пьянках и даже драках с подругами за право обладания тем или иным кавалером.
В девятнадцать лет Ульяна стала еще более привлекательной и желанной мечтой многих мужчин, которые не знали ее близко. К этому времени она уже сильно подрастеряла те качества, которые высоко ценятся в порядочном обществе. У нее уже появился сутенер по кличке Слесарь, который как пиявка пользовался плодами ее "труда”.
Однажды вечером вместо обычных "мероприятий", которыми она занималась за плату, Слесарь сообщил Ульяне, что ее желает видеть городской "авторитет" по кличке Леван и что они сейчас поедут к нему. Перечить Слесарю, который мог и побить ее, Ульяна не рискнула, только пошутила:
— А я, дура, думала, что ты самая главная птица в городе.
— Кончай бакланить, а то по морде заработаешь, — не желая шутить на эту тему, огрызнулся Слесарь.
Они подъехали к богатой вилле с фонтанами и небольшим бассейном. Ворота открыл парень лет двадцати трех, с накаченными мышцами. Не здороваясь с ними, он произнес:
— Хозяин ждет вас у себя в баре. Проходите.
Молча подчиняясь его указанию, Слесарь, по-видимому, много раз бывавший на вилле Левана, повел Ульяну по коридору и привел в одну из ее комнат на первом этаже двухэтажного здания. Впервые попав в такие апартаменты, Ульяна насторожилась.
Бар, видик… А вот и сам хозяин Леван. Высокого роста, худой, с лицом, не лишенным привлекательности. Однако холодные серые глаза, тонкий длинный нос, плотно сжатые тонкие губы, острый подбородок с ямочкой посередине делали его похожим на ястреба, приготовившегося схватить свою жертву. Его внешний вид настораживал собеседника и предупреждал, что он имеет дело с миной, которая может в любое время взорваться. По множеству наколок на его руках можно было предположить, что с условиями жизни у "хозяина" он познакомился еще тогда, когда Ульяны не было в проекте.
Гости вошли в тот момент, когда Леван, по документам числившийся Самойловым Львом Федосеевичем, не спеша потягивал из высокого хрустального фужера пиво. Разглядывая гостей, он медленно поставил фужер на журнальный столик Не здороваясь (по-видимому на его вилле такой вежливости никто не был обучен), он произнес, показывая пальцем на Ульяну и на кресло:
— Ты, красавица, присаживайся поближе ко мне, а ты, — он ткнул пальцем в Слесаря, — можешь уматывать,
— Мне ее ждать?
— Не надо, сам провожу.