Опасный беглец. Пламя гнева
Шрифт:
Капитан «Оливии» уступил Дженни каюту своей жены, и Дженни нравилась ее маленькая каюта с круглым оконцем и с подвесной койкой, которую вечером спускали, а на утро подтягивали под самый потолок. В сильную качку подвесная постель Дженни отчаянно моталась из стороны в сторону и едва не ударялась о металлические скрепы стен. Детей, кроме Дженни, на судне не было, и девочка сильно грустила вначале. Она не любила ни рукодельничать, ни шить, а разговаривать со взрослыми не смела. Дженни бродила по судну, скучала, глядела на море, а иногда плакала, забравшись в подвесную койку своей маленькой
Майор Бриггс, старый офицер колониальной службы, начальник всего воинского состава на «Оливии», считал себя и свой состав на мирном положении, а потому весь день пил ром и брэнди, запершись у себя в каюте, или поднимался на палубу стрелять морских чаек, летевших за кормой. Капитан Генри Бедфорд рома не пил, не читал книг, скучал безбожно всю дорогу и за обеденным столом подолгу рассказывал соседям о своем уютном доме в Бомбее, у Малабарского холма, где в большом бассейне в саду плавают удивительные рыбы, полосатые и звездчатые, тридцати четырех тропических пород. Бедфорд возвращался из Лондона в Индию после долгосрочного отпуска.
«Оливия» шла проливом, навстречу западному ветру, навстречу океанской волне. Маленькие острокрылые чайки летели за ее кормой и кричали резкими голосами.
На рассвете тусклого мартовского дня, ветреного и бурного, они вышли из пролива в океан, в жестокую качку Атлантики.
В этот рейс на «Оливии» был еще один необычный пассажир: невысокий человек в гражданском платье, с несколько странным для европейца цветом лица, в белой войлочной шляпе шотландского горца. При нем была собака Сам — уродливая, черная, с пригнутой книзу тяжелой квадратной мордой, со злобным взглядом исподлобья и короткими кривыми ногами.
Человек в шотландской шляпе — его звали Аллан Макферней — постоянно носился по палубе с плотно набитым кожаным дорожным мешком и всё хлопотал о том, чтобы этот мешок как-нибудь невзначай не подмочило водою.
Оба старших офицера, Бедфорд и Бриггс, с первого дня невзлюбили Макфернея.
— Заметили ли вы, Бриггс… — с беспокойством спросил капитан Бедфорд майора еще в первый день плавания. — Заметили ли вы, дорогой Бриггс, какая у этого человека шляпа?
— Заметил, Бедфорд! Безобразная шотландская шляпа.
— А фамилия, — сказал Бедфорд, — вы приметьте, какова фамилия; Макферней…
— Бесспорно, — сказал майор, — этот человек — шотландец.
— И значит, — не джентльмен. Шотландец не может быть настоящим джентльменом.
— Никогда! — с глубоким убеждением сказал майор Бриггс. — А цвет его кожи, Бедфорд!…
— Да, — сказал Бедфорд, — удивительная окраска кожи.
— Это не загар. Это печень…
— Конечно, — сказал Бедфорд. — Печень. Этот человек долго жил в тропиках.
— Представьте себе, Бедфорд, он пешком исходил всю Индию и весь ближний Восток. Мне рассказал об этом помощник капитана…
Майор приблизил к самому лицу капитана Бедфорда свои короткие седые, насквозь прокуренные бакенбарды.
— С какой целью, — вот что я хотел бы узнать! — хриплым шепотом сказал майор.
Бедфорд нахмурился.
— Мы с вами отвечаем, дорогой Бриггс, за воинский состав, перевозимый на «Оливии», за двести пятьдесят человек, за две батареи. Надо узнать, что это за человек.
— Да, и что он везет в своем дорожном мешке, — дополнил Бриггс.
Все первые дни путешествия дул резкий ветер, было холодно. Тучи легли на западе сплошной темной полосой. Солдаты зябли на своей нижней палубе, не защищенной от ветра и сырости; они шагали, ежась от холода, или лежали вповалку, прижавшись друг к другу. Дженни не отпускали на верхнюю палубу без теплого кашемирового платка или шали. К вечеру поднимался туман, такой густой, что колокол на носу «Оливии» непрерывно звонил, предупреждая идущие навстречу суда. Каждый вечер Дженни засыпала под этот звон, глухой, настойчивый и тревожный.
Скоро Дженни привыкла к «Оливии» и начала веселеть. Понемногу она приглядывалась к пассажирам. Ей сразу понравился Макферней. У него было темное, как пальмовая кора, лицо и синие глаза северянина. Глуховатым спокойным голосом шотландец часами беседовал со своим Самом, негромко, терпеливо, точно объяснял ему что-то, и пес в ответ тихонько повизгивал. Иногда Сам с хозяином спускались вниз, к корабельным кладовым, и здесь беседа шла уже среди коз и кроликов. Шотландец учил Сама не злиться понапрасну и равнодушно смотреть, как кролики кружатся в своей деревянной клетке, как худые корабельные козы тычут мордами в жерди загородки. Сам тихонько ворчал и старался не лаять даже на поросят.
Часто шотландец спускался на нижнюю палубу, где расположились стрелки. Здесь у него скоро завелись друзья. Макферней подолгу разговаривал с матросами, с солдатами, с корабельными юнгами. Зато почти никогда не задерживался для беседы за обеденным столом, в кают-компании. А когда как-то раз здесь зашел разговор о генерал-губернаторе Индии, лорде Каннинге, и Макферней громко, на всю кают-компанию, объявил, что генерал-губернатор понимает в индийских делах ровно столько же, сколько его пес Сам в райских яблоках, — оба офицера, Бедфорд и Бриггс, окончательно возненавидели шотландца.
Западный ветер утих. Поднялся норд-ост. Огромные океанские волны обрушились на «Оливию». Судно то несло со страшной силой куда-то вниз, в провал между вод, то снова выкидывало наверх; старая шхуна скрипела и стонала, как перед страшным судом, пена и соленые брызги поминутно обдавали палубу.
Ночью волненье усилилось. Ветер ревел, в снастях, подвесные койки в каютах судорожно мотались из стороны в сторону. Дженни то соскакивала вниз, на пол, садилась на саквояж; и ее начинало носить по полу вместе с саквояжем и швырять о стенки; то снова забиралась наверх, в койку. Устав прыгать, как заяц, то вниз, то вверх, Дженни вышла в узенький коридор.
Глуховатый голос слышался из-за соседней двери. Это была каюта Макфернея. Шотландец не то читал книгу вслух, не то разговаривал с кем-то. С кем он так беседует? Дженни долго стояла в коридоре. Вдруг откатом волны судно сильно рвануло куда-то вбок, дверь каюты мистера Макфернея распахнулась сама собой, и Дженни неожиданно для себя влетела в каюту.
Мистер Макферней сидел у стола, склонившись над мелко исписанными листками. Он даже не оглянулся. Внимательно глядя на свои листки, шотландец бормотал вслух какие-то непонятные слова: «Санда… Сакра-Чунда…»