Опасный пиар

Незнанский Фридрих Евсеевич

— Она что, жива осталась?

— Да где там… живого места не осталось, лучше так сказать. Тридцать ножевых ран, представляешь? Кровищи, говорят, напустили.

— От меня тогда чего надо? — негромко спросил Анатолий. — В чем проблема?

— Добили бабу, козлы поганые… — продолжал свое Серафим, пьянея все больше и не слыша. — Вот чего я понять не могу! Вот я сам раньше стою, допустим, на первом номере, а когда клиента увижу, начинаю размышлять, прежде чем пушку поднять… Допустим, заплатили мне, раз решили от человека избавиться, здорово он кому-то, видно, мешает, и мое

дело — чисто сработать, я правильно говорю? Мучить-то его зачем, если он лично мне ничего плохого не сделал? Идет он себе домой, в подъезд свой заходит, ключи по карманам шарит, мечтает про разное, жизненные планы на ближайшую перспективу строит, ничего такого плохого не думает, и вдруг — р-раз! И нет его! Был — и нет. Я это так понимаю: главное в нашем деле, чтоб клиент подумать не успел, типа, а за что? или кто? и что вообще случилось? Чтоб никакой ему боли или неудобства, как в парикмахерской. А все дальнейшие хлопоты, в смысле похорон и поминок, — родственникам и товарищам по работе. Я всегда говорил, о клиенте ведь тоже надо подумать, пока он живой человек. Хоть он тебе за заботу на чай и не даст. Я правильно говорю? А от тебя, То-лик, требуется этих козлов найти и к аллаху отправить.

Анатолий молчал, раздумывая. Серафим раньше таким говорливым не был, косил под суперкиллера из американского боевика. Был собранным и подтянутым. Заказчики были постоянные, похоже, ценили его и побаивались. Потом он стал пить и подрабатывал уже вторым номером… Совсем стал спиваться, что ли? Пальцы вон дрожат. И сделали его то ли диспетчером, то ли посредником на переговорах…

— Ты ведь собирался набрать свою бригаду? — спросил Анатолий. — Меня, помню, звал.

— Да собирался… — вздохнул Серафим. — И сейчас мечтаю. Ты-то ко мне не пойдешь?

— Не пойду, — мотнул головой Анатолий. — А эти? — Он мотнул головой в сторону двери. — Уже пришли?

Серафим снова вздохнул. Махнул рукой.

— Не те теперь пошли душегубы, Толя, — сказал он. — Не те. Одни киллеры остались. Боевиков по видаку насмотрелись и теперь сразу за пушку хватаются, любого, суки позорные, готовы шлепнуть за пачку сигарет… Любить надо свою профессию, какая бы она ни была. Я правильно говорю? С душой подходить. Учу их, учу, а толку… Любят только бабки да девок… Терплю пока. Использую, чтоб попугать кого. Или пером в лифте расписать, чтоб не выступал. Они, допустим, сделают какое дело и сразу к ящику: высматривают, покажут результат их работы в криминальных новостях или нет. Я им талдычу: скромнее надо быть. Не за рейтингом гнаться. Со всей серьезностью подходить к делу… Разве мы такие были, а? Спешишь? — спросил он, заметив, как Анатолий посмотрел на часы.

— Есть немного.

И вопросительно посмотрел на хозяина. Потом снова на часы.

— Значит, работа твоя такая, — кивнул Серафим, заметно трезвея. — Менты их ищут, племянника с подельником, а найти не могут. Где-то залегли. Теперь близко никого не подпустят. Надо бы, чтобы менты не успели их замести. Опередить.

Сейчас Серафим не казался пьяным. Подобрался, смотрел прямо, почти не растягивал слова.

— Я должен их сам найти? — перебил его Анатолий.

— Да, — кивнул Серафим. — Найти и замочить. Чтоб тики-так, чисто и тихо. Ты ж у нас чистильщик, верно?

— Ничего себе… — присвистнул Анатолий. — Это ж совсем другая работа. Это не банкира в лифте шлепнуть. Этим терять нечего, они близко никого не подпустят.

— Так и я им говорю, веришь, то же самое! — воскликнул Серафим. — А они отвечают: за трудности надбавка. И хорошая.

— Фирма платит, клиент плачет, — сказал Анатолий.

— У тебя, Толян, нет альтернативы, — вполголоса сказал Серафим. — Даже не рыпайся. Им, как нашему президенту, нельзя отказывать.

— Кому — им? — спросил Анатолий.

— Меньше знаешь — дольше землю топчешь, — покачал головой Серафим. — Кстати, за отсутствие любопытства — отдельная доплата.

— Это за что? — не понял Анатолий.

— За отсутствие интереса к личности заказчика, — пояснил Серафим. — Хорош торговаться, Толян! Бабки большие, лично я таких в руках не держал. Правда, сроки ограниченные.

— Сколько? — подумав, спросил Анатолий.

— Двадцать штук — только аванс, — понизил голос Серафим. — Еще сорок по исполнении. А тебе отдавать всего-то тридцатник с процентами. Ну? И на все про все — пять дней.

— Серьезные ребята, — согласился Анатолий.

— Плюс выходные, неделя у тебя есть. Вот авиабилет на твое имя, хаза там тебе обеспечена, плюс вот тебе суточные на проживание.

Он стал рыться в своем перекошенном и облезлом письменном столе, откуда достал конверт.

— А если откажусь?

— Я этого не слыхал, — покачал головой Серафим. — А ты этого не говорил. Неделя, слыхал? Утром вылетаешь в Красноземск, там тебя встретят, отвезут на хазу. И там расскажут, где и как их найти.

— Никакой хазы, — непреклонно сказал Анатолий. — Гостиница — самая лучшая и в самом центре.

Серафим не ответил. Только внимательно посмотрел на него.

— Откуда я знаю, что меня потом так же не шлепнут, как я тех двоих? — спросил Анатолий. — Поэтому хочу быть на виду. Чтобы моя пропажа стала заметной.

— Логично.

— Кого мне больше опасаться, ментов, которые про меня там ничего не знают, или заказчика, который знает про меня все? В том числе где я остановился. Тем более бабки слишком хорошие… Их хорошо получать, а не отдавать. И потому преходят разные мысли, вроде того, что дешевле заказать исполнителя заказа.

— Ну это твое дело, — закряхтел Серафим. — Тебе виднее. Думаю, пойдут навстречу.

— Оружие? — спросил Богданов.

— Все там. Получишь и пристреляешь на месте, — сказал Серафим. — Ты, как всегда, ТТ предпочитаешь?

— Ну. Так сколько там моих клиентов? — сказал Анатолий, подумав. — Только двое, ты уверен?

— Двое, держатся вместе, вооружены. Говорят, ТТ и ментовский «Макаров»… Не говоря о перьях, которыми эту журналистку резали. И хорош пустоболить, — отмахнулся Серафим.

Он снова налил себе рюмку. Вопросительно взглянул на Анатолия и отправил содержимое в рот.

— А я, значит, один против двоих, как народный мститель? — усмехнулся Богданов. — Мне, выходит, больше всех надо?