Опер любит розы и одиночество
Шрифт:
Тем же воздухом, так же над бездной Я дышала когда-то в ночи,
В той ночи, и пустой, и железной,
Где напрасно зови и кричи.
Выражаю благодарность и сердечную признательность моим друзьям — Людмиле Николаевне Чубатюк, Виктории Львовне Шервуд и Виктору Владиславовичу Иванову за долготерпение и моральную поддержку во время создания повести.
Названия фирм и торговых марок, встречающихся в повести, не имеют отношения к реально существующим организациям.
Названия городов, поселков и других населенных пунктов взяты наобум, в них никогда не происходили указанные в тексте события.
Уютно гудевший вентилятор нагрел промерзший кабинет до состояния парной бани. Я с силой выдернула вилку из розетки, черт, даже вентилятор мне достался какой-то ненормальный, безжалостно сжирает весь кислород. Почему-то я всегда мерзну, но в эту суровую зиму 2003 года мерзнут абсолютно все, зима выдалась на редкость аномально морозной.
— Если кто-нибудь теперь скажет мне о глобальном потеплении климата на нашей планете, я придушу этого человека собственными руками, — вслух сказала я и углубилась в изучение докладной записки, над которой корпела почти неделю.
Больше всего на свете я не люблю писать доклады, но мне приходится заниматься этим суперинтеллектуальным трудом. Подготовить доклад на правительственное совещание — проблема не из легких. Хотите попробовать? Пробуйте. Убедитесь на личном опыте.
Для кого доклад? Для начальника управления! Он освещает состояние оперативной обстановки в городе и области на совещании членов правительства. Оппоненты обязаны начальника критиковать. Оппонентами являются остальные члены правительства. Обычно они слушают доклад вполуха, улавливая лишь его обрывки. В конце доклада начальнику управления достается «на орехи» на полную катушку. После «разгромного» совещания наступает очередь моего непосредственного начальника. Ему тоже достается своя порция «орехов». Еще одна ступенька, и очередь доходит и до моей шеи. Шея главного супераналитика идет на десерт. Как самое лакомое блюдо. Поэтому на подготовку доклада у меня уходит почти две недели. Он снится мне по ночам, брезжит передо мной за обедом и ужином, мелькая перед глазами мелкими отвратительными буковками в виде таежных мошек. За завтраком мне уже ничего не мерещится.
Я продолжаю пребывать в сонном состоянии и могу досматривать остатки снов, как в старомодном кинотеатре.
Студеный ветер свирепо постучался в огромное окно, напоминая о морозе и зимней депрессии, разом охватившей все население Петербурга. Несколько районов в городе бедствуют, находясь без отопления и электрического освещения. И я эгоистично дуюсь, что морозы не взяли измором ржавые трубы нашего управления. Мне жаль наших несчастных жителей, вынужденных терпеть холода, как в блокадные дни, но тепло и уют, исходящие от вентилятора «Филипс» и настольной лампы той же марки, согревают мою тоскующую душу. Я забываю обо всех страждущих и мерзнущих. Монитор компьютера светится голубоватым светом, напоминая о докладе.
— Пора браться за работу! — радостным голосом извещаю я монитор, пытаясь одушевить сложную машину, а заодно и свой неблагодарный труд, — труд афроамериканца, в скобках — негра, на плантации.
— Гюзель Аркадьевна, собирайтесь в командировку! — В кабинет вихрем ворвался начальник отдела, олицетворяющий сложный механизм управленческой работы главка: генерал — начальник отдела — подчиненные. От его умения организовать нерадивых подчиненных зависит бесперебойная работа управления.
Наступает звенящая тишина, угрожающая перерасти в забастовку моей тоскующей души. От шока
Начальник — бравый, еще не старый полковник, в свое время смотревший прямо в лицо афганским и чеченским пулям, боится моего гнева. Он углубился в изучение важных документов и не смотрит в мою сторону. Я раздуваюсь, как помидор из старой итальянской сказки. Бурею и дурнею от злости. Останавливает меня, конечно же, эстетика. Не дай бог, лишусь своей дивной красоты. «Дивная красота» подразумевает огромные кавычки.
Одна я знаю, какова я во гневе. Не дай бог, во сне кому-нибудь приснюсь. Я задерживаю дыхание, затем короткими толчками выпускаю воздух и заодно подбираю живот, то есть совершаю некий ритуал, приводящий меня в естественное состояние. Пульс начинает биться ровнее, сердце не бухает по ушам, волосы разглаживаются сами собой.
Тонкими штрихами художника-графика я рисую на разъяренном лице подобие улыбки и штурмом беру начальнический стол.
— Как это — «в командировку»? В какую это еще командировку? На улице минус тридцать градусов.
— Ничего, Гюзель Аркадьевна, — не отрываясь от изучения документов, ласково ответил начальник, — и в морозы люди обязаны работать. Не всем же в тепле сидеть.
Такой подлости я от него не ожидала. «В тепле сидеть» — надо же такое сказать!
— Да меня даже на Северный полюс можете засылать. — Я села за компьютер и окончательно успокоилась.
Командировка так командировка, может быть, без меня кто-нибудь доделает мою докладную записку. Полезно иногда проветриться, чтобы окончательно не сгнить в служебном кресле.
Командировка, она, знаете ли, омолаживает…
— Ну зачем же на Северный полюс? Поедете в Тихвин, Гюзель Аркадьевна. — Юрий Григорьевич встал из-за стола и подошел ко мне. На его лице хитроватая ухмылка: дескать, еще ничего не знаешь, а уже бурлишь. В руках у него надорванный конверт, весь усеянный штемпельными блямбами. В углу конверта приклеена нашлепка — «Секретно по исполнении». — Прочитайте письмо и отправляйтесь в канцелярию, выпишите командировочные и на подпись ко мне. Сначала я сам подпишу, потом у генерала.
— Сначала что? Прочитать письмо? Или в канцелярию? — Я мастерски изобразила тупость в смутной надежде, что тупых в командировки не отправляют.
— Как хотите, — махнул рукой Юрий Григорьевич и подошел к карте Ленинградской области.
Он находит Тихвин, проводит пальцем прямую линию от Тихвина до Петербурга и тихонько свистит, искоса поглядывая на мою реакцию. Я мну конверт, злясь на аномально морозную погоду, на свою нескончаемую службу, на одинокую незадав-шуюся жизнь, и вдруг мой подбородок начинает предательски дрожать. Он всегда так дрожит, когда я вспоминаю о собственной неустроенной одинокой судьбе.
Я крепко зажимаю дрожащий подбородок кулаком и пытаюсь прочитать расплывшиеся чернильные строчки: «Уважаемый товарищ министр внутренних дел!»
Ну, как всегда! Очередная жалоба самому министру, спущенная на тормозах в наше управление. И, кроме меня, некому ехать и разбираться с тихвинским жалобщиком.
— Юрий Григорьевич, мне надоели жалобы и заявления наших граждан! Отправьте в Тихвин кого-нибудь другого. У нас огромный штат сотрудников, и все выездные. Беременных и нетрудоспособных в наличии не имеется, все живы и здоровы, — выпалила я в надежде, что крохотной слезинке, притаившейся в уголке правого глаза, все-таки не удастся сформироваться в каплю и я ничем не выдам свое отвратительное состояние. Но слеза упрямо набухла и капнула прямо на подлолковничий китель, блистая, словно драгоценный камень.