Операция 'Б'

Виноградов Юрий Александрович

Ефремов перед взлетом посмотрел на часы: стрелки показывали ровно двадцать два часа. Сразу же с набором высоты самолет вошел в плотные слои облаков. Стрелка высотомера медленно ползла вверх, достигла отметки четырех тысяч метров, но облачности, казалось, не будет и конца. Можно было бы еще "поднимать" потолок, но тогда придется надевать кислородные маски, что затруднит работу.

Ефремов перевел ДБ-3 в горизонтальный полет, откинулся на спинку кресла. Сразу же почувствовал холод, ведь кабина летчика не герметична. На земле было жарко в меховом комбинезоне,

а тут, на высоте, без него невозможно обойтись. Самолет затрясло точно на ухабах - попали в зону разреженных кучевых облаков. В образовавшиеся маленькие "окна" Ефремов пытался разглядеть море, но ничего не видно. Напрасная трата сил. Лучше смотреть на тускло освещенные приборы, они привычно успокаивают нервы. Полет фактически еще только начинался, впереди неизведанная и оттого загадочно-страшная немецкая земля. Как-то встретит она советские самолеты, первыми с начала войны появившиеся в воздушном пространстве фашистской Германии?

– Штурман, как там у вас?
– поинтересовался по СПУ Ефремов, нарушив обычное для всех членов экипажа молчание во время полетов.

– Все хорошо, товарищ командир. Приборы в норме,- охотно отозвался Серебряков.

– Стрелок-радист?

– Полный порядок на седой революционной Балтике!
– послышался ответ младшего лейтенанта Анисимова.- Никаких отклонений! Не считая собачьего холода.

– Над Штеттином будет теплее,- пообещал Ефремов.- Немцы с удовольствием подбросят нам огонька...

И опять длительное молчание. Наконец голос штурмана:

– Товарищ командир, подходим к расчетной поворотной точке маршрута. Мы над центральной частью Балтики. Прошу лечь на курс сто восемьдесят пять.

– Курс сто восемьдесят пять,- повторил Ефремов, разворачивая ДБ-3 почти строго на юг.

Снова молчание. В ушах беспрестанный, ровный рокот двух мощных моторов бомбардировщика. Где-то сзади следом идут ДБ-3 Беляева, Семенова, Трычкова и Леонова.

Стрелки часов давно уже перевалили за цифру "24" - начинались новые сутки, 5 августа 1941 года.

– Товарищ командир, подходим к береговой черте,- почти торжественным голосом передал Серебряков. Ефремову понятно было волнение штурмана: еще бы, они первыми подходят к территории фашистской Германии.

– Есть береговая черта!
– воскликнул Серебряков.- Справа по курсу скоро будет Штеттин...

Сколько ни вглядывался Ефремов, внизу ничего не было видно. Штеттин закрыли толстые слои облаков, а спускаться ниже рискованно, можно напороться на аэростаты заграждения.

– Товарищи дорогие, друзья!
– обратился по СПУ к своему экипажу Ефремов.Летим над фашистской землей! Поздравляю! Мы - первые!

– Проторим дорожку,- отозвался стрелок-радист младший лейтенант Анисимов.Потом сделаем из нее целый воздушный тракт Кагул - Берлин!

В томительном ожидании минуты полета тянулись медленнее обычного. Там, внизу, под крыльями родной "букашки" вражеская земля. И с нее вот-вот могли открыть огонь зенитки по неизвестному самолету.

Но фашистская земля упорно молчала. То ли немецкие зенитчики не слышат рокота моторов советского бомбардировщика, то ли не стреляют из-за того, что не видят в облаках цели. Даже прожектора для поиска не используют, не хотят демаскировать свои позиции.

– Товарищ командир, подходим к конечной точке маршрута!
– -доложил Серебряков.
– Отдаленность от береговой черты - шестьдесят пять километров.

– Давайте на Данциг, штурман.

– А может, товарищ капитан, махнем до самого Берлина?
– вмешался в разговор стрелок-радист Анисимов.- Ведь осталось-то совсем ничего!

– Наблюдайте повнимательней за верхней полусферой,- охладил пыл радиста-стрелка Ефремов.

– Есть, наблюдать за верхней полусферой!
– понял свою оплошность Анисимов.- Извините, товарищ капитан....

В шлемофоне прозвучал голос штурмана:

– Курс на Данциг - семьдесят девять градусов...

Снова ожидание открытия огня немецкой зенитной артиллерией, но уже менее назойливое, чем раньше. Но немцы на земле по-прежнему молчат. А уже и Данциг. К нему ДБ-3 подходит с юго-запада, из глубины немецкой территории. Ни сам город, ни внешний рейд порта не видны, они надежно скрыты от наблюдения толстым слоем облаков.

– Данциг под нами!
– сообщил Серебряков.- Подходим к цели. Даю боевой курс...

Внизу в темноте внешний рейд порта. На нем базируется немецкая эскадра во главе линейного крейсера "Тирпиц" и тяжелого крейсера "Адмирал Шеер". Но где конкретно корабли, в каком квадрате стоят на якорях, предположить невозможно. Поэтому бомбить приходится по расчетам штурмана, а они далеко не точны. За все время полета не было видно ни одного ориентира, чтобы определить истинное местонахождение бомбардировщика в воздухе. В данном случае скорее всего должен сыграть моральный фактор, пусть немецкие моряки теперь знают, что советские самолеты достанут их в своих портах.

Ефремов машинально посмотрел вниз: опять ничего не видно. Подумал, вероятность попадания бомб в цель ничтожна, ведь площадь данцигского внешнего рейда огромна.

– Боевой! Так держать!
– послышался требовательный голос штурмана Серебрякова.

Ефремов крепче сжал рукоятки штурвала, взгляд прикован к приборам. Полминуты он должен строго выдерживать определенный штурманом боевой курс.

– Цель!
– выдохнул штурман и нажал кнопку электросбрасывателя. Ефремов ощутил знакомый до боли толчок; бомбардировщик словно вздрогнул, даже подпрыгнул, избавившись от тяжелого груза.

– Поше-е-ел!
– протянул Серебряков.

Две бомбы ФАБ-250 и три ФАБ-100 полетели вниз на скрытый темнотой внешний рейд. На приборной доске тут же загорелись сигнальные лампочки, означающие: "бомбы сброшены, ложись на курс отхода". Ефремов развернул ДБ-3 строго на север. Корабельная зенитная артиллерия молчала. Должно быть, немецкие моряки-зенитчики прохлопали цель или, возможно, намерены открыть огонь по летящим следом бомбардировщикам капитана Беляева, старших лейтенантов Семенова и Трычкова и лейтенанта Леонова?