Операция "Бешеные лошади"
Шрифт:
Однако, можно было ругаться сколько угодно, но только про себя, поскольку именно с его неосторожных слов: "Учить будем всех", собственно все их нынешние проблемы и начались.
— "Как бы было всё хорошо, если бы мы остановились на трёх кандидатках, а остальных послади б куда подальше, — мрачно подумал он, — пока была такая возможность. Устроили бы жеребьёвку и никакого бы горя сейчас не знали. А так….
— Дурак! — звонко, с силой хлопнул он себя вымазанной в глине рукой по лбу.
— Пятнадцать тысяч золотых только прямых ежегодных затрат на зарплату
— Всего — сто двадцать пять тысяч. И всё это — безвозвратные вложения не знамо во что.
— Нахрена нам это надо?" — с глухой тоской подумал он, наконец-то стаскивая последний сапог.
В завлекательно расписанную ящерами возможность в будущем вернуть вложенные средства путём монопольной эксплуатации выучившихся лекарей, он не верил ни на грош. Чтобы там ему не говорил Бурусый, какие бы радужные перспективы не рисовал, в подобные перспективы он не верил. Лучше него зная местную анархисткую публику, он уже сейчас предвидел в будущем большие проблемы с эксплуатацией лекарского труда.
Чтобы вернуть вложенные в ученика средства, надо было жесточайшим образом доить его целых десять лет. Не три, не пять, как первоначально они все думали, а все десять, что с неопровержимыми цифрами на руках доказала им с Бурусым сегодня днём, злая как мегера Маша.
Ну а в то, что их будущие выучившиеся ученики будут безропотно вкалывать на них все десять долгих лет, отрабатывая долги, ни он, ни Маша, ни сам Бурусый не верили ни на грошь.
Город мог бы заставить своих учеников отработать такой долг, они — нет.
И именно по этому поводу, Сидор сейчас пребывал в жесточайшей хандре и жутком раздражении. Денег не было. Свободных денег, которые можно было бы вот так, безвозвратно выбросить на благотворительность, не было и даже не намечалось. Ни сейчас, ни в ближайшей перспективе. Что безжалостно в очередной раз подтвердила и жестоко выбранившая его Машка, от которой он только что вернулся. И что делать, как выбраться из создавшегося тупика никто из них не знал. И для того, чтобы сорвать на ком-нибудь своё паршивое, мерзкое настроение, ему не хватало буквально самой малости.
— Профессор! — шлёпая мокрыми босыми ногами по чистым половицам гостиной, Сидор неожиданно радостно заорал, заметив усыпанную рыбьей чешуёй столешницу и поняв, что счас он на ком-то отыграется: и за мерзкую погоду, и за грязное месиво на улицах, и за своё отвратительнейшее, паскудное настроение. — Сколько это будет продолжаться? Опять Васятка рыбу в гостиной на обеденном столе чистил? Убью паршивца, — раздражённо выговорил Сидор, лихорадочно шаря по углам взглядом и выискивая веник, чтобы выдернуть из него достойную задницы Васятки хворостину.
— Вот так всегда, — раздался из другой комнаты возмущённый вопль упомянутого Васятки.
Настороженно высунув свою лохматую, нечёсаную голову из соседней комнаты, он мгновенно понял нависшую над ним нешуточную угрозу и немедленно предпринял превентивные меры.
— Вот так всегда, — снова возопил он, уже гораздо спокойнее и внимательно оценивая текущую обстановку. — Как что, так сразу Васятка, Нет, чтобы разобрался. Может, это и не рыбья чешуя.
— А что это, по-твоему? — даже не возмутился, а скорее удивился Сидор подобной наглости пацана, тут же ткнув пальцем в заваленный рыбьей чешуёй стол.
— Броня, — нагло ухмыльнулся пацан, насмешливо прищуря свой ярко синий глаз. — Мне не веришь, так сам посмотри. Разуй глаза свои то. А не поверишь своим глазам, спроси у профессора.
— Точно, — подтвердил ухмыляющийся профессор, вошедший вслед за втащенным им в комнату пацаном, опасливо косящимся на хворостину в руке Сидора, которую тот успел таки вытащить из тощего, раздёрганного на подобные нужды веника, одиноко стоявшего в углу. — Ты глянь на неё, глянь. Как говорит, Васятка, разуй глаза.
— Вы чего, издеваетесь, что ли? — удивлённо посмотрел на них Сидор, даже не возмущённый, а скорее озадаченный.
Тем не менее, подходя к столу и внимательно присмотревшись к тому, что там лежало, он задумчиво проговорил:
— Чешуя, — задумчиво почесал он кончик своего носа, внимательно рассматривая то, что там лежало, а затем тихо добавил. — Только, вот, не рыбья, — медленно проговорил он, беря в руки маленькие, тонкие, практически невесомые пластинки, внешне точно большие боковые чешуйки зеркального карпа. — Стеклянная, что ли? — удивлённо посмотрел он на профессора. — Вы что, собрались игрушки ёлочные клеить, что ли?
— Ну ты, Сидор, и тупой! — аж задохнулся от возмущения Васятка. — Сказано же тебе было, что это броня! Ты что? Не видишь, что тут дырки вверху каждой чешуйки? Ими, они друг к дружке крепятся, специальными такими скобками. Потом накладываются друг на друга и крепятся к основе. И так ряд за рядом. В итоге получается панцирь, внешне, совсем как рыбья чешуя.
— Ничем не пробьёшь, — довольно улыбнулся профессор. — Молотом по ним лупили. И им хоть бы что. Даже не треснули.
— Так вы что? — Сидор удивлённо посмотрел на профессора с Васяткой. — И доспех собрать успели?
— А то! — гордо заметил Васятка, подбоченясь и выступая вперёд профессора. — Если бы не я, то никакого доспеха бы не было. Кто придумал, что надо делать чешую, — торжествующе посмотрел он на Сидора. — Я! — ткнул он себя в середину груди пальцем. — Кто придумал способ крепления? Я! — снова ткнул он себя пальцем в грудь.
— Кто сейчас по жопе получит? — ухмыльнулся Сидор, беря в руки отложенную было хворостину. — Ты! — значительно посмотрев на смутившегося пацана, пояснил ему он. — Во-первых за хамство старшим, то есть мне, а во-вторых, за хвастовство и самоуверенность. До тебя такой доспех делали сотни лет. И здесь, и на Земле, и во всех прочих разных местах. А ты всё себе приписываешь. Тебе не стыдно? — возмущённо посмотрел он на Васятку. — Нет, — демонстративно тяжело вздохнув, проговорил он, — ему, не стыдно.