Операция «Цитадель»
Шрифт:
– Понятно. Поначалу ты согласился, – устало плюхнулся Шторренн в стоящее напротив тахты кресло. – Но, услышав, что фрау прибыла со Скорцени, уписался от страха.
– Почти так оно и было, благодетель, – с огромным трудом заполз на тахту, словно побитый пес в будку, Сиретаи. – Что уж тут скрывать? Думал, что после отказа они сразу же прикокнут меня, чтобы избавиться от лишнего языка. Но они только припугнули и приказали молчать. Видит Бог: я и сейчас молчал, пока позволяло здоровье.
– Ну-ну, встряхни мозгами…
– Об убийстве речь не шла. Требовали поиграть на нервах. Припугнуть, что ли. Но зачем им это понадобилось – понятия не имею.
– А вот теперь самый важный вопрос: кто именно предлагал тебе эту диверсионную халтуру? – ожил Гольвег, старавшийся не мешать их «философскому диалогу».
– Но только условие: вы не слышали от меня имени контр-разведчика.
– Естественно, – заверил Шторренн. – На кой черт облегчать им жизнь? Кстати, ты сразу же получишь наше задание и на какое-то время уедешь из Будапешта.
– Куда? – с надеждой ухватился за его предложение Сиретаи.
– Для начала, погуляешь в окрестностях Вены. Устраивает?
– Благодетель… Бла-го-де-тель! – почти взмолился на него Сиретаи. Как ни странно, этот человек действительно умел быть признательным своему покровителю и благодетелю. Или, по крайней мере, артистично разыгрывал свою, почти сиротскую, признательность.
– Мной занимался тот, кто обычно занимается в таких случаях платными агентами, – капитан Арпид Галаши.
– Это кто такой, Галаши? – переспросил Шторренн. – Имя почему-то незнакомое.
– Потому что держат его только для кладбищенских страстей. До контактов с гестапо пока не подпускают.
– Так, может, он и стрелял?
– Вряд ли. По-моему, тоже струсил. К тому же его ценят как работодателя, а не как палача.
– Недурно устроился, бездельник, – миролюбиво признал Гольвег.
– Значит, капитан Арпид Галаши? – воинственно улыбался Шторренн, нервно прохаживаясь по комнате. Кажется, мы с вами, Гольвег, не зря прожили эту бессонную ночь.
– В таком-то приятном обществе! – проворчал гауптштурмфюрер. – Слушай ты, недоносок от контрразведки, у тебя найдется что-нибудь выпить?
– Кажется, осталось полбутылки коньку.
– Вот до какого аристократизма ты дожил, подлец! – изумился Шторренн. – Лучшие коньяки Европы бутылками лакаешь, хотя еще недавно на стакан дешевого цыганского вина насобирать не мог. А ведь не отрабатываешь, неблагодарный, не отрабатываешь. Почему сразу же не доложил о предложении капитана Арпида Галаши? Почему уже через час не разыскал меня и не доложил?
– Потому что сразу же вычислили бы меня и убили.
– И правильно бы сделали, – спокойно подтвердил Шторренн.
Они налили себе по рюмочке, затем еще по одной и,
– Так эта фрау Вольф, что, действительно является женой Скорцени? – с огромным усилием доковылял вслед за ними до двери Сиретаи.
Эсэсовцы, не сговариваясь, дружно расхохотались.
– Хотел бы я быть сейчас там, где находится Скорцени. В обнимку со жгучей андалузийкой, – выплюнул Гольвег окурок.
– Эти кретины из венгерской службы безопасности, – поддержал его Шторренн, – не понимают, что если бы кто-то осмелился стрелять, пусть даже не в жену, а хотя бы в спутницу Скорцени, то этот мамонт разнес бы половину Будапешта. И не уехал бы отсюда, пока не передушил бы их всех поодиночке.
– Я всегда верил тому, что мне говорят, а не тому, чему верил, – благодарственно пробормотал Сиретаи, закрывая за ними дверь с такой миной на лице, словно закрывал себя в кладбищенском склепе после посещения его грабителями.
19
Сегодня Фройнштаг впервые за время знакомства со Скорцени сама попросила остаться у нее. Раньше она или великодушно соглашалась принять Отто, или же добивалась этого обычными женскими хитростями.
– Мне бы очень не хотелось быть убитой именно сейчас, Отто, – тихо проговорила она, обнимая Скорцени уже у самой двери и дотягиваясь рукой до выключателя. – Здесь, в Будапеште, где у нас вновь появилась возможность легально бывать вместе, это было бы крайне несправедливо.
– Смерть, насколько мне известно, вообще дама убийственно несправедливая.
– Признайтесь, что этой ночью никаких особых, спешных дел у вас не предвидится, – Лилия отпустила узел его галстука, расстегнула ворот и поцеловала в шею нежно, по-девичьи, как умела целовать только она.
Фройнштаг знала, что это – единственный поцелуй, который чувствует даже твердокожий и бесчувственный Скорцени. Остальных он попросту избегает. Да Отто они и не трогают.
– Кроме одного, совершенно пустякового дельца: изловить человека, пытавшегося совершить ту самую, убийственную, несправедливость.
– Стоит ли так горячиться? В любом случае он будет наказан, – нервно раздевала Скорцени, совершенно забыв о том, что они все еще стоят у самой двери. Нежности ей всегда хватало только для того, чтобы разжечь себя. Достигнув этого, Лилия умудрялась безбожно забывать о состоянии и чувствах партнера.
Скорцени молчаливо терпел все эти терзания, неуклюже пытаясь то обнять женщину за плечи, то погладить волосы. Но безволие и растерянность его лишь подогревали азарт Фройнштаг. Ей всегда приятно было осознавать беспомощность и покорность «самого страшного человека Европы», но сегодня это почему-то доставляло особое удовольствие.