Операция «Цитадель»

Сушинский Богдан Иванович

– Баронесса фон Шемберг? – спросил Скорцени, когда Лилия, наконец, вновь томно потянулась к нему и, обняв за шею, буквально прикипела всем телом.

– Они расстреливают меня, где только могут: на улице, в постели… Ждут, пока рассвирепею. Объясните им, штурмбаннфюрер, что они еще не знают, каковой я бываю в стадии окончательного озверения.

– Знай они вас по-настоящему, они бы содрогнулись.

– И они еще содрогнутся.

– Итак, баронесса и ее консультант открестились от нападавшего, но признали, что слежку за вами вели все же их люди.

– Мы,

«тупоголовые», додумались до этого и без их признания.

– Признание в любом случае важно, – задумчиво возразил Скорцени, совершенно забывая, что в эти минуты должен думать о самой женщине, а не о тех, кто покушался на нее. – Но одного из двух их парней мы все же прихватим. Для острастки. На всякий случай. Чтобы Салаши стал сговорчивее.

– Вы намерены встретиться с ним, штурмбаннфюрер?

– Чтобы он тут же возомнил себя фюрером Великой Венгрии? Пусть пока постоит под дверью, подождет, поволнуется, порассуждает о превратностях судеб всех его предшественников, причем не только в Венгрии. Или, может быть, я не прав?

– Вы, как всегда, божественно правы, мой Бонапарт!

20

Когда Скорцени прибыл в будапештское бюро гестапо, в одном из кабинетов ему показали основательно избитого, окровавленного парня лет двадцати пяти, в смоляных курчавых волосах которого, словно награда за мученическую жизнь, появилась пока еще неброская, но довольно основательная седина.

Взглянув на его усеянное кровоподтеками и синяками лицо, штурмбаннфюрер готов был поклясться, что седина эта появилась уже здесь, в «отельных номерах» гестапо.

Едва «первый диверсант рейха» уселся на стол напротив арестованного, как в ту же минуту гауптштурмфюрер Родль захватил венгра за волосы и запрокинул голову, предоставляя Скорцени возможность лицезреть…

– И давно он отмаливает грехи в вашем храме? – устало, с налетом безразличия, поинтересовался штурмбаннфюрер.

– Свеженький, пока еще, понятное дело. Долго он бы здесь не продержался.

– И что, уже усердно исповедуется?

– Кое-какие грешки по-прежнему скрывает.

– Так, может, ему все еще не объяснили, что скрывать и недоговаривать в принципе можно везде: дома, в церкви, на земном и Страшном суде, на исповеди перед самим Господом Богом… Но пытаться что-либо скрыть от гестапо, дьявол вас всех расстреляй!

– Такое еще никому не удавалось, – смиренно признал Родль. – Да это и немыслимо.

– И что же удалось установить? – обратился Скорцени теперь уже к стоявшему рядом с Родлем унтерштурмфюреру Шторренну, наряженному в штатские одежды. Он знал этого офицера, как одного из наиболее надежных и активных людей из команды начальника службы безопасности района Балкан и Италии Вильгельма Хёттля.

– Пока что немногое. Перед вами – Арпид Галаши, капитан, теперь уже бывший, как я полагаю, венгерской контрразведки. Арестован при очередной попытке войти в доверие к нашему подставному агенту с целью выяснить причину появления в Будапеште вашей группы. А главное, действительно ли человек, прибывший в Венгрию, является обер-диверсантом

рейха Отто Скорцени, или же речь идет о некоем его двойнике.

– Что, существует даже такая версия?! – рассмеялся обер-диверсант. – Что-то новое, дьявол меня расстреляй.

– Судя по всему, местные мифотворцы из контрразведки и на этот раз постарались.

– А ну-ка, Родль, подставьте его рожу под юпитеры славы еще раз.

– Не откажу себе в удовольствии.

Гауптштурмфюрер вновь запрокинул голову венгерского контрразведчика и выжидающе уставился на шефа.

– У вас действительно гуляет легенда о том, будто вместо себя Скорцени посылает на операции двойников?

Капитан молчал.

– Он что, не понимает по-немецки? – удивленно поинтересовался «первый диверсант империи» у Шторренна.

– Не хуже, чем по-чешски, – щелкнул каблуками гестаповец. – Установлено абсолютно точно. Слушай ты, цыганский ублюдок! – ринулся он на венгра.

– Стоп, стоп, Шторренн! – упредил его удар Скорцени. – Мне известно, что вы большой почитатель рукопашных… Но сейчас не время. Так, может, мне перейти на венгерский, а, капитан Галаши? – Скорцени и в самом деле перешел на язык древних угров, который давался ему с таким же трудом, что и чешский, если бы только он окончательно научился различать эти два языка.

– Да, таковой была одна из версий, – почти простонал Галаши после того, как, накрутив волосы венгра на пальцы, Родль буквально ввинтился костяшками ему в темя.

– Вот видите, Шторренн, вы опять не правы, – почти искренне возмутился Скорцени, – оказывается, господин Галаши прекрасно владеет немецким. Причем получше, чем мы с вами, неотесанные австрийцы.

Еще не успевший привыкнуть к психологическим провокациям Скорцени, Шторренн удивленно уставился сначала на штурмбаннфюрера, затем на Родля. При этом он поворачивал не голову и даже не корпус, а вертелся всем туловищем, смещая и ноги, словно заводной манекен. Однако Скорцени, как и Родль, прекрасно помнил, что никакой Шторренн не австриец, поэтому не обращал на него внимания.

– И кого же вы обнаружили, капитан? Самого Скорцени? Его двойника? Поделитесь тайной.

– Пока нет, – губы Галаши распухли так, что и по-венгерски он способен был изъясняться разве что с неизгладимым турецким акцентом.

– Что «пока нет»?

– Пока не выяснили.

– Кто же тогда перед вами, дьявол вас расстреляй?!

Гольвег чуть отпустил волосы венгра, чтобы тот мог спокойно взглянуть на того, кого столь упорно выслеживал.

– Не знаю. Хочется верить, что Скорцени.

– А чем, собственно, не нравится вам Скорцени? Офицер из армии ближайших союзников. Величайший почитатель токайских вин и венгерских мелодий. Почему вдруг такая охота на него? Слушаю вас, капитан, слушаю, – угрожающе наклонился к нему штурмбаннфюрер. – У меня нет времени вытягивать из вас по слову. А если уж я прибегаю к этому, то вытягиваю вместе с жилами и ногтями. Такой, знаете ли, получается побочный эффект.

Капитан промычал что-то невнятное.

– Вы получили приказ убить Скорцени?