Операция «Дозор»
Шрифт:
— Ну! — Орионовна решительно вышла из-за стола. — Ну!
— И все — на своих на двоих, — почувствовав близкий успех, внушал Валерий Васильевич. — Не случайно, что ребенок, едва научившись стоять на ногах, стремится не ходить, а… бегать!
— Куда вы поведете нас бегать? — обреченно спросила Орионовна.
— В лес! — за вожатого ответили мальчишки.
— Да, в лес… Шестой отряд уже на пути к нему…
— Так бы сразу и сказали, что шестой отряд уже на пути к лесу. Не пришлось бы читать лекцию о беготне, — победно сказала Орионовна.
…Тихо было в лесу. Пахло сырым листом и горьковатым мхом — он зеленел на пнях. Иногда ветер сбивал с ветвей последние дождевые капли, и они звучно шуршали в жесткой лесной траве.
Тропинка обходила старые деревья и горбатые валуны, сторонилась зарослей ржавой колючки, не сопротивляясь, скатывалась в низинки и терпеливо одолевала подъемы. Шли по ней гуськом, пока тропинка не расплелась, как коса. Ребята разбрелись, замелькали между стволами.
Девчонки попытались набрать букетики, но цветов почти не было: каменистая почва не для них. Лишь кое-где слабо желтели они, крошечные, на коротеньких ножках — трудно пальцами ухватить. То ли выродившийся горицвет, то ли лесной двойник его.
Капа сорвала несколько цветочков, приложила их к своим густым черным волосам.
— Ах! — ненатурально восхитилась Ленка Чемодан, и Капа бросила их на землю.
Пантелею хотелось сказать, что хорошо, когда маленькие желтые цветы украшают черные густые волосы, но он не сказал, а вслед за Ленкой ненатурально восхитился: «Ах!»
По правилам, Капа должна была покрутить пальцем у виска, однако она этого не сделала, и Пантелей, вспыхнув от стыда и злости, по-глупому показал Капе кулак. К счастью, она уже не смотрела на Пантелея.
Бастик Дзяк, пробиравшийся чуть в стороне от тропинки — он начинал свою военную игру, — видел, как Капа приложила цветы к волосам и как бросила их на землю. Он остановился и долгим взглядом посмотрел на Капу. Она спокойно встретила его взгляд, как бы поощрила: что ты хочешь сказать? Скажи — я слушаю.
— А ты кдасивая, Капа… Ты очень кдасивая…
Бастины щеки вспыхнули, и чудом казалось, что его тонкие светлые волосы, упавшие на лицо, не загорелись. Капа обрадовалась, подошла к Бастику, провела ладошкой по его щеке. Наверное, ладошка была прохладная. Пантелей отвернулся и снова пережил недавний стыд.
Как странно все в жизни устроено. Не хочешь грубить этому человеку, а грубишь ему даже больше, чем другим. Хотел бы не сторониться этого человека, а сторонишься. Да еще как! Подальше держишься… Хотел бы хорошим быть в глазах этого человека, а делаешь все наоборот — будто мечтаешь быть в глазах этого человека грубым и нахальным. И стараешься вовсю! Аж самому неприятно…
У тропинки сохранился старый, но крепкий еще пень. Санька Багров влез на него, повертелся, не зная, что отколоть. И вдруг нашелся: поднял одну руку вверх, другую отвел в сторону.
— Постовой на перекрестке!.. Разрешите проехать? — застряла перед ним Ленка Яковлева.
Капа прошла мимо.
— Катись, Чемодан! — крикнул Санька и вскинул руки, изображая пальму. — Был бы я деревом…
Капа оглянулась, ее темные мохнатые глаза ожидающе остановились на Саньке.
— …Рос бы тут день и ночь. Лет триста! Чего бы только не повидал! Чего бы только не запомнил! — Санька задумался — исторические события не спешили выбраться из его памяти.
«Так что бы ты повидал и запомнил?» — спрашивали глаза Капы, а память Саньки и фантазия его забастовали.
Олег Забрускин замахнулся воображаемым топором:
— И срубили бы тебя, бессловесного, под корень!
Санька сделал вид, что не замечает насмешки, и повалился, как подрубленное дерево, — надо было довести игру до конца и выйти из нее.
Поступать, как Санька Багров поступает, Пантелей не мог — не тот у него характер. Но и смотреть на все это представление сил не было. И злился он на Саньку, на себя и даже на Капу. «Ну вас всех! — подумал он, и себя в виду имея. — Есть же дела поважнее!»
Пантелей отшвырнул хлыстик, которым сбивал верхушки ржавых колючек, и тихо пошел по боковой тропинке. Крадучись ступал он, чтоб не скатить с тропинки камешка, не качнуть ветки, не подмять ростка на пути. Продвигался, как следопыт, как отважный и расчетливый разведчик.
Огорчения и вправду скоро рассеялись, точно и не было их. Все заслонил собою лес. Лес — это не просто деревья, зверье, птицы, лес — это одно большое и мудрое существо. Лес тоже что-то чувствует, о чем-то размышляет. И если долго побыть с ним, то начнешь, понимать его, а он станет доверять тебе и расскажет, куда и почему бегут тропинки, отчего озабоченно молчат мшистые валуны, отчего хороводятся молодые сосенки, отчего позаброшенно жмется среди соседей можжевельник, отчего просторно стоит кряжистый, весь в наростах и дуплах древний дуб.
Этот лес свой. Он знает своих. А если подойдет к нему чужак, то камни и деревья сдвинутся перед ним, тропинки, причудливо пересекаясь, собьют его с пути. А если по следу чужака пойдут наши, то камни и деревья расступятся, тропинки выпрямятся стрелой и выведут наших наперерез чужаку…
— Дети, не удаляйтесь, чтоб я вас видела!.. Дети!..
Это Орионовна. Она выбрала бугорок на сравнительно открытом месте, устроилась там — не собирается дальше идти и предупреждает, чтоб не разбегались.
Девчонки бродили поблизости, а мальчишки бегали в поисках необычного. Бастик Дзяк наткнулся на плоский стоящий торчмя валун, скрылся за ним, как за щитом, выставил большой сук:
— Пацаны! Я с пулеметом залег, я пдикдываю наших! Атакуйте меня!!!
Санька и Олег бросились в атаку. Бастик строчил, кричал, что умрет, но не сдастся. А когда Санька и Олег подошли близко, он потребовал, чтобы они спрятались от шквального огня. Они тоже залегли и, вскидываясь на миг, метали в пулеметчика шишки. Бастик не жаловался — в бою, как в бою!