Операция «Эрзац»
Шрифт:
— Может быть, может быть… — сказал Лозин. — Не исключено, что Корман хотела провести диверсию так, чтобы подозрение пало на Климову. Этим она заодно избавилась бы от своей соперницы. Очевидно, Корман смотрела далеко вперёд.
— Прошлое-то у этой Климовой, прямо сказать, подозрительное, — заметил Ломов.
— Да, это не святая. Прошлое её с весьма неприятными подпалинами. Но если к диверсии и ко всей этой банде она не имеет никакого отношения, я бы не стал вписывать её в разряд безнадёжных. Возможно, что за Климовой мы какое-то время шли по ложному следу. Ну, спасибо,
— Начну с неудачи, — хмуро сказал Ломов. — Напасть на след Шиловой по-прежнему не удаётся. Всё, что можно прочесать, прочесали. Никаких результатов, — исчезла! Как подумаю, что она где-то тут, в нашем городе, от злости у меня…
— Пожалуйста, без эмоций! — прервал Лозин. — Говорите о деле.
— Слушаюсь. В Ольгине действительно проживает Михаил Григорьевич Косов. При нэпе имел свою шорную мастерскую. Из совхоза уволен за систематическое воровство. Верующий, по религиозным праздникам ездил в Ленинград, в церковь. В ноябре часто бывал на Кузнечном рынке, менял картошку на золотые вещи. Вдовец. Живёт один. Дом на самом берегу залива… Теперь — о Шиловой. Фотография её переснята и увеличена. Вот она. — Ломов вынул из планшета конверт и протянул Лозину. — Комиссар госпиталя сообщил, что Шилову сфотографировал госпитальный фотограф всего два месяца назад для удостоверения. Говорит, что фотография на редкость точная, что по ней вполне можно узнать Шилову.
Лозин взглянул на фотографию. Брови вразлёт. Широко расставленные глаза с узкими зрачками. Правильные черты. Зачёсанные назад волосы открывают широкий гладкий лоб. Над левой бровью небольшая родинка.
— Бог шельму метит… — сказал Лозин. — Продолжайте.
— А теперь — самое главное. После сообщения о Мямине я, по вашему указанию, занялся его родственниками и выяснил час назад, что Шилова, оказывается, его жена.
Лозину показалось, что он ослышался.
— Шилова — жена Мямина? Это точно?
— Точно, абсолютно точно.
Лозин тяжело вздохнул, долго молчал и наконец, ни на кого не глядя, хмуро сказал:
— Одно утешение, что теперь она не жена Мямина, а его вдова. Девять дней назад Мямин — немцы дали ему фамилию Солдатов — казнён сиверскими партизанами. Наша вина от этого не становится меньше. Подумайте сами: муж — предатель, а жена — в военном госпитале. Допустимо это? Мы же знаем — раненые не прочь порассказать о боевых делах, о своих командирах. Для них каждый работник госпиталя прежде всего человек, который борется за их жизнь, за их здоровье. Какие же могут быть тайны от таких людей? Прозевали мы это дело, дорогие товарищи, прозевали!
Двадцать шестого февраля, под вечер, к Косову зашли два командира — один худощавый, веснушчатый блондин, другой коренастый крепыш с румяным от мороза лицом.
— Привет от Ксении Петровны! — весело сказал крепыш. — Погреться можно?
— А как же! Чего-чего, а дровишек хватает. Раздевайтесь, господа-товарищи, не знаю, как вас звать-величать…
— Попросту, папаша, — так же весело продолжал крепыш. — Меня — Мишей звать, тёзки мы с тобой значит. А его, —
— Такие слова даже слушать приятно, — сказал Косов. — Сейчас и чаёк вскипятим, закуски, извините, нету, сами знаете, как живём…
— А мы не голодные, недавно подзаправились, — сказал Сергей. — Ну, как тут у вас? Ничего подозрительного не замечаете? Неизвестные вокруг не бродят?
— Всё в порядке, дорогие гости. На этот счёт глаз у меня пристрелян. Я эту публику за версту чую. А неужто у вас и закусить нечем?
— Кое-что найдётся, перед уходом тебе оставим, с собой не возьмём. Там у нас на этот счёт порядок — чего хочешь, того просишь.
— Наслышан, — сказал Косов. — Вы у меня, слава богу, не первые. И до вас приходили сытые, а меня вниманьем не оставляли.
— Не спеши, папаша, своё получишь, — сказал Михаил.
Скинув полушубки, гости сели за стол и закурили «Беломор».
— Ведь вот не поверишь, — сказал Михаил, — чего мне там не хватает, так это наших папирос. Не могу привыкнуть я к ихним сигаретам, куришь, куришь — никакого впечатления…
— А где «Беломор» раздобыл? — спросил Косов. — Может, есть лишняя пачка?
— Беломор этот, папаша, казённый. Выдаётся он только в дорогу, тем, кто идёт в Питер попроведать друзей-приятелей. Понял? — спросил Сергей. — Вижу, что понимаешь. Смекалистый! Закуривай и забирай себе остаток. — Он протянул Косову начатую пачку папирос.
— Дом у тебя хорош, просторно живёшь, — заметил Михаил. =— Сколько же у тебя тут комнат?
— Две всего. Эта и та, — Косов показал на дверь за спиной Михаила.
— Просторно живёшь, — повторил Михаил и вышел из-за стола. — А там у тебя что? — не дожидаясь ответа, он распахнул дверь в соседнюю комнату. На пороге стояла высокая женщина в расстёгнутом ватнике, голова её была закутана в тёплый пуховый платок.
— Э, да у тебя гости! Хитрец ты, папаша! Ишь какую кралю спрятал!
— Родственница, — сказал Косов, — по хозяйству помогает…
— Ну, что ж, хозяюшка, может, и вы с нами посидите, чайку попьёте?
— Спасибо, а вы кто такие будете, какими судьбами к нам занесло?
— Мы люди кочевые, — многозначительно сказал Сергей. — Нынче здесь, завтра там. Вот Михаил Григорьевич в курсе нашей деятельности. Правда, папаша?
— Вы как сюда шли? — насторожённо спросила женщина.
— А мы шли не сюда, — ответил Сергей. — Здесь нам делать нечего. Были в Ленинграде, дела свои сделали, теперь идём нах хаузе — домой, значит. А вы постоянно здесь проживаете?
— Постоянно. Здесь и родилась.
Закипел чайник. Женщина поставила на стол четыре кружки. Ложек чайных не подала.
— Всё равно размешивать нечего, — объяснила она. — Вместо сахара дали на эту выдачу триста граммов соевых конфет, так мы их в один день съели.
— Сегодня одного похоронил, другому гроб справил, — сказал Косов, наливая кипяток в кружки. — Так что, слава богу, хлебушко есть. Нарежь, голубка.
Женщина с недовольным видом открыла шкаф.
— Не там смотришь — в тумбочке буханка.