Операция «Фараон», или Тайна египетской статуэтки
Шрифт:
Нубийка Нунда была также первой женщиной, возбудившей в Омаре сексуальные желания, привлекая агрессивностью своего тела. Нерешительно, но настойчиво, используя каждую возможность, он старался оказаться поближе к ней, и ему доставляло удовольствие незаметно касаться ее. Нунда была вдвое старше Омара, и она, конечно, заметила мучительное томление, испытываемое мальчиком в ее присутствии. Сначала ей доставляло удовольствие пользоваться своей властью, смущая его, ей льстило возбуждение Омара, и она всячески провоцировала его вызывающими движениями и прикосновениями, ожидая одного его слова. Но это прошло.
Боже, Омару всего четырнадцать, ему нужна мать, а не любовница! Так что Нунда взяла инициативу на себя. Как-то во время купания Омара в деревянном корыте во дворе нагревавшая воду Нунда подошла с ведром серого мыла и молча начала намыливать мальчика. Омар весь вытянулся в ее сторону, Нунда же с нарочитой невозмутимостью продолжала мыть его, не обойдя вниманием и его напряженный половой член. Его лицо исказилось, от удовольствия он закатил глаза, устремив взгляд в полуденное небо, так что видны остались только белки глаз. В этот момент Омару захотелось, чтобы его тело покрывала толстым слоем клейкая масса грязи, чтобы Нунда умножила усилия и делала все, что угодно, но только не прекращала их. Ее груди, прикрытые белым халатом, висели над ним, как спелые фрукты, и когда она подняла кувшин, чтобы полить на Омара горячую воду, одна из них выпала из халата и оказалась перед лицом мальчика, обнаженная и беззащитная. Омар тихо застонал, как от боли, и протянул влажную руку к чему-то светлому находившемуся перед его глазами. Сморщенная вершина холма размером с ладонь. Нунда заметила беспомощность мальчика и засмеялась. Но это был совсем не тот смех, что он привык от нее слышать. Он был лишен кокетства, это был добрый смех, заключавший в себе тепло.
— Доктор, — спокойно сказала Нунда, — зачем ты борешься со своими чувствами? Радуйся тому, что они у тебя есть!
Тогда засмеялся и Омар, и начал гладить Нунду, сначала робко, затем все с большей страстью, при этом он вертелся, как рыба в водах Нила. Он погрузился в пенную воду, фыркая, вынырнул, схватил Нунду, попытался увлечь ее в воду; она сопротивлялась, ее халат разошелся, и теперь она стояла перед Омаром совершенно нагая. Одно мгновение Нунда раздумывала, затем переступила край корыта и села на мальчика верхом. Омар почувствовал, что он проник в нее. Он дотронулся до ее груди и с наслаждением ощутил, как тело нубийки напряглось и начало содрогаться.
Движения Нунды становились все резче, она издавала гортанные звуки, а ее пальцы больно впились в его грудь. И хотя он только что испытал высочайшее наслаждение, в один момент это чувство превратилось в отвращение и возмущение, все в нем восстало, и он резким движением попытался освободиться. Но Нунда так сильно сжала его бедрами, что Омар, даже напрягая все свои силы, не смог ослабить ее хватку.
В гневе мальчик приподнялся и укусил Нунду за грудь. Крик боли, — и она отпустила Омара, который теперь, освободившись, бил вокруг себя руками, как сумасшедший. Он ударил ее кулаком в лицо, так что из носа Нунды показалась струйка крови, покрыв влажное тело отвратительными пятнами, и взгляд на это нагое тело, только что доставлявшее ему удовольствие, заставил его содрогнуться.
— Хурият! — крикнул Омар. — Хурият! — И вновь: «Хурият!» И он выплюнул мыльную воду, попавшую ему в рот и оставившую отвратительный привкус.
Ни профессор Шелли, ни его жена, прежде замечавшая любую мелочь, не узнали о случившемся. Казалось, что отношения Нунды и Омара не изменились. Но с тех пор при встречах они вели себя сдержанно, никогда не обсуждая тот случай, и все же Омар теперь стал другим.
Поначалу профессор избегал привлекать Омара к своим расследованиям на том берегу Нила. Задача Шелли состояла в том, чтобы нанести на карту все имеющиеся следы, указания и обнаруженные тайники, а также отследить возможные места раскопок, которые мог бы осуществить Фонд Исследования Египта, — трудоемкое занятие, как выяснилось позднее: где бы он ни появлялся, профессор везде встречал лишь недоверие. Археологи всех господствующих на международной сцене государств были привлечены сообщениями об открытиях и слетелись сюда, как мухи на верблюжий помет. Большая же часть вины в том лежала на молодом англичанине по имени Вильям Карлайль, дальнем родственнике известного историка, околачивавшемся в Египте, после того как бросил обучение в Оксфорде.
Никто точно не знал, чем этот полиглот зарабатывает на жизнь, а то, что он в деньгах не купается, было видно уже по его поношенной одежде, разительно отличавшей его от остальных англичан. Нет, то, о чем говорил Карлайль — что он в качестве специального корреспондента пишет статьи для «Таймс» и других европейских газет и живет на полученные за публикации деньги, безусловно, соответствовало действительности. Он колесил по стране между Александрией и Абу Зимбелом, неделями снимая комнаты в дешевых пансионах и общаясь с археологами и местными жителями, в постоянном поиске сенсаций. Карлайля видели беседующим как на верблюжьем рынке или базаре, так и в Долине Царей. Таким образом он добывал информацию, недоступную для остальных, и никто не мог сказать, случайно ли очередное появление журналиста или оно предвещает новое открытие.
Впервые Омар встретился с Карлайлем в газетном киоске в холле «Зимнего дворца», где покупал «Таймс» для профессора. Карлайль заговорил с ним, как обычно, из любопытства, и поинтересовался, он ли читатель «Таймс». Мальчик объяснил, что он слуга профессора Шелли из Фонда Исследования Египта, — так завязался разговор, в течение которого журналист проявлял все больший интерес к юному египтянину.
Омар удивлялся тому, что именно он стал объектом внимания англичанина, и рассказал тому больше, нежели обычно рассказывают незнакомцу. Они бродили вдоль Нила, и Омар рассказывал о своем таинственном исчезновении и его счастливом исходе, а также высказал предположение, что целью похищения по неизвестным никому причинам на самом деле мог быть профессор.
Человек вроде Вильяма Карлайля не мог не почуять возможную сенсацию и на следующий день попросил профессора о встрече. Шелли говорил охотно, но более того, что уже знал, Карлайль от него не услышал. А Омар забыл упомянуть об одной мелочи — ожоге на его правой руке. Карлайль пообещал держать профессора в курсе, сам же решил заняться этой историей.
Несколько дней, покупая «Таймс», Омар озирался в поисках журналиста, но Карлайль не возвращался. От продавца газет мальчик узнал, что тот остановился в отеле «Эдфу» недалеко от вокзала. Через две недели, в течение которых от журналиста не поступало никаких известий, Омар решил навестить его в отеле.
Отель оказался продуваемым зданием с террасой, выходящей на улицу. Нити бисера служили дверями. Портье не было, на входе, в узком коридоре с выкрашенными в зеленый цвет стенами с отстающей штукатуркой, просто висел деревянный шкафчик с ключами от комнат. На крик Омара вышел сгорбленный старик, опирающийся на палку. При упоминании Карлайля он заволновался. Ya salaam, англичанин исчез неделю назад, кровать не пронуга, багаж на месте, недельная задолженность по оплате.
Омар бросился домой и рассказал профессору о том, что только что узнал. Они вместе отправились в отель «Эдфу», и Шелли попросил показать ему комнату англичанина. Вознаграждение в размере суточной платы открыло ему комнату на первом этаже. Комната была не более чем три на три метра. Чтобы разглядеть хоть что-нибудь, Шелли открыл ставни, заменявшие стекла. Постель была застелена, занавеска, служившая шкафом, приоткрыта, за ней висела одежда.
У окна стоял маленький квадратный стол, на нем — пачка чистой бумаги, подставка для перьев из слоновой кости, квитанция с телеграфа на шестьдесят пиастров от 20 ноября, книга В. М. Ф. Питри «Методы и цели археологии», внутренние листы из «Таймс» от 22 ноября 1911 года, темная фотография, изображавшая нескольких человек, а также остатки булочки с кунжутом, явно приглянувшейся мышам. Комната не производила впечатления ни покинутой в спешке, ни оставленной съемщиком без намерения вернуться. Что подтверждалось прежде всего конвертом с марками на пятнадцать фунтов, найденным Шелли во внутреннем кармане куртки.