Операция «Фараон», или Тайна египетской статуэтки
Шрифт:
— Вы правы, о Саид.
— …и об этом мы сообщим полиции.
— Никакой полиции, никакой полиции, — вскинул голову Омар, — Халима — хорошая девочка.
— Но это же в твоих интересах! — возразил профессор.
Омар выпрямился, как будто физически хотел придать вес своим словам, и уверенно ответил:
— О Саид, дайте мне пару дней, лишь пару дней, и я заставлю Халиму все рассказать. Прошу вас!
Профессор вначале был против, предпочитая обратиться в полицию, чтобы та оказала давление на девочку, но затем сдался. Кто мог гарантировать, что Халима скажет полиции правду? Профессор согласился. Если и существует человек, которому девочка во всем признается,
На следующий день рано утром Омар направился в эль-Курну. Как и обычно, в месяцы дулькада и дульхедша над полями стелился молочно-белый туман. Пахло влажным песком, и невидимые вороны и коршуны исполняли утреннюю песню. Шлифовальщик уже приступил к работе, и повсюду разносился скрежет металла о камень.
Перед домом Халимы сидел пожилой мужчина. Он вырезал узоры на своем посохе и не оторвался от работы, даже когда Омар подошел и поздоровался. Омар сказал, что пришел к Халиме.
— К Халиме? — Старик посмотрел на него, изучил мальчика сквозь сощуренные веки и вновь принялся за работу, мимоходом заметив: — Халима уехала.
— Уехала? Куда?
Старик пожал плечами:
— Уехала. Теперь я здесь живу.
— Но дом… Он ведь принадлежит…
— Мустафе Ага Айату, — продолжил за него мужчина, — и он мне его сдал.
— И куда ушла Халима? — настойчиво расспрашивал мальчик.
— Как тебя зовут? — спросил старик.
— Омар Мусса.
Не глядя на него, старик поднялся, вошел в дом и вернулся с письмом, которое молча протянул Омару. Омар прочитал следующее:
мужчина, который передаст тебе это письмо, знаком с его содержанием, так как он написал его с моих слов, слово за словом. Я знала, что ты придешь и не последуешь моим советам. Ты упрямый. Но смотри не возгордись. Аллах любит лишь тех, кто выказывает покорность. Если ты послушен воле Аллаха, то оставь место, принесшее тебе столько бед. Зло еще витает над ним в ожидании.
Ты больше не увидишь меня. Не спрашивай почему. Есть вещи, о которых знать не нужно. Мое сердце болит, и моя душа плачет при мысли о том, что я вынуждена навсегда проститься с тобой, но так будет лучше. Люби меня в своих мыслях, как это делаю я.
Во имя Аллаха,
Когда Омар оторвался от письма, старик уже исчез. Солнце пробивалось сквозь утреннюю дымку. С берега доносились крики перевозчиков. Кричал осел, а но улице брели козы. Омар отправился в обратный путь.
На окраине эль-Курны, там, где пыльная тропинка раздваивается и уходит налево, в Дейр эль-Бахари, и направо, в Долину Царей, все еще был слышен шум из дома шлифовальщика. Омар остановился. Где он мог слышать этот звук? Он прошел дальше и вновь остановился. Ну, конечно: он слышал этот звук, находясь в гробнице, где его держали похитители.
Омар огляделся. На западе постепенно светлели скалы, а на востоке храм Луксора показался из дымки. Какой секрет скрывает этот пейзаж? Где же найти ключ ко всем необычным событиям, свидетелем которых он стал?
3
Берлин, Унтер ден Линден
«Поистине, Аллах сведущ в скрытом на небесах и на земле; Он ведь знает про то, что и груди! Он — тот, кто сделал вас наместниками на земле; кто был неверным — против него его неверие; неверие увеличит для неверных у их Господа только ненависть; неверие увеличит для неверных только убыток!»
Весна в Берлине. Из отеля «Бристоль» вышла изящно одетая женщина. Ее короткие иссиня-черные волосы были почти полностью скрыты широкополой шляпой с перьями. Опираясь на светлый, украшенный кружевами зонт, как на трость, она направилась к одному из стоящих напротив отеля автомобилей. Шофер распахнул перед ней дверцу и подал руку.
— В «Адмиралспаласт!» — бесстрастно произнесла женщина, и по ее акценту стало ясно, что немкой она не была.
— «Адмиралспаласт», Фридрихштрассе. — Шофер поднес руку к кепке и тотчас принялся крутить ручку, находившуюся спереди автомобиля. Он резко дернул ручку вверх, и автомобиль завелся.
Автомобилям, бывшим в городе нововведением, было запрещено развивать скорость больше, чем двадцать пять километров в час, так что дама имела возможность рассмотреть улицы, по которым проезжала, бульвары с цветочными клумбами и фонтаны, дома с лепными фасадами, высокие стеклянные порталы дверей из черного кованого железа и подоконные парапеты, медные или позолоченные.
Привычные места променада высокого общества постепенно перемещались все западнее: с Унтер ден Линден к Курфюрстендаму, на Тауенциенштрассе и району между Ноллендорфплатц и Виктория-Луизе-платц, где за несколько лет как из-под земли выросли многочисленные кафе с живой музыкой, бары и квартиры с телефоном для так называемых актрис. Улицы пестрели вывесками, обещающими всевозможные развлечения, рекламой средств для стирки и плакатами с предупреждением президента: «Объявление. Утверждено право улицы. Улица принадлежит транспорту. Сопротивление закону будет подавлено с помощью оружия. Я предупреждаю любопытных». Слова плаката прежде всего относились к левым демонстрантам, а слова «Я предупреждаю любопытных» быстро стали поговоркой.
У английского посольства автомобиль повернул направо, на улицу Унтер ден Линден. Было начало мая, и деревья были одеты в светло-зеленую листву, а шофер пользовался отсутствием движения на улице, чтобы рассмотреть свою пассажирку в зеркало заднего вида.
Женщина без сопровождения, около пяти часов вечера, в «Адмиралспаласт»? Да, дело тут нечисто. Этот дом развлечений пользовался не лучшей репутацией. В это время суток там полно было девочек с Тауенциенштрассе, которые днем позволяли угостить себя мороженым, вечером же, вызывающе накрасившись, требовали дорогих коктейлей. Сложно сказать: для «одной из них» она была одета чуть более со вкусом и чуть более ухожена, но на «добропорядочную» женщину она тоже не походила — быть может, несколько легкомысленна.
Автомобиль остановился перед «Адмиралспаластом». Над входом, выполненным в помпейско-византийском стиле и больше походившим на ворота дворца, красовалась надпись в человеческий рост: красные буквы рекламы пантомимы «Ивонна». Швейцары в ливреях распахнули двери: посреди колонн и мозаик, красного плюша и высоких пальм — оркестр, повсюду радостная атмосфера кафе-салона, господа в визитках и дамы в блестящих платьях. Музыка играла мелодию «Однажды в Шенеберге в мае».
Иностранка нашла свободный столик, опустилась в плюшевое кресло возле оркестра и погрузилась в исследование содержимого своей сумочки. Наконец она достала мундштук, вставила в него сигарету и подождала, пока один из пожилых господ не заметил ее затруднения и предложил огня. Смущенно покашливая, он попытался завязать разговор, но женщина сделала вид, что не понимает его. Она отвечала по-английски, тот же, не будучи наделен лингвистическим даром, вежливо попрощался.