Операция "Фауст"
Шрифт:
Я взял исписанный Моисеевым листочек. «Но погиб Леха не от пули душманов, а от своих рук. Он мне сказал, что послал вам документы(?) о нехороших делах в Афганистане... солдатами... А Леха не согласился(?), и он заспорил с нашим командиром. Леха говорил, что у него в Москве есть хорошая знакомая и что она учится на юриста... рассказать куда следует(?) Дорогая Ким! Это все вранье, что Леха закрыл грудью командира от пули. Они дрались ножами. И ... зарезал(?) вашего друга... Алексей(?) Фауст, то есть производят государственные преступление Дорогая Ким! Сохраните Лехины документы. Я вам
Уложив пленку и записи в чемоданчик, я разбудил криминалиста»
Не зажигая света, я ходил из угла в угол своей квартиры. Я не знал, что делать. Провел по всем правилам следственной науки обыск и в телевизионной тумбочке обнаружил почти полбутылки коньяку. В холодильнике было пусто, и только одинокий апельсин пламенел в белом безмолвии. С бутылкой и апельсином я устроился в удобном кресле. Пил прямо из горлышка крупными глотками и жадно вонзал зубы в кислую ледяную мякоть. Полная физическая расслабленность прояснила мозг — теперь я мог думать, сопоставлять факты...
Следственная версия, как известно, представляет собой вероятное объяснение расследуемого события, его обстоятельств, отдельных фактов. Разумеется, природа версии как вероятного суждения допускает возможность ее ошибочности. Надо выдвигать и проверять все достаточно обоснованные версии. Из которых, в конечном счете, ни одна может не оказаться доброкачественной. Теоретические споры о классификации проверки версий с учетом их очередности — последовательности или одновременности — сводятся к одному: надо интенсивно проверять наиболее опасную версию.
Итак, прежде всего мне увиделась связь: бомбу в метро подложил человек по имени Фауст, в письме к Ким говорится о каком-то Фаусте. Моисеев дал ему имя — Алексей. Потому что в письме был обрывок слова — «леке». Но это большой вопрос. Это просто догадка. А что, если Ким было известно о взрыве в метро? Почему она тогда никому в прокуратуре не сказала об этом? Она была весела и беззаботна до последнего дня. О чем она хотела сказать мне и Меркулову? И вообще — каким образом война в Афганистане могла быть связана с взрывом в метро? И как могла военная цензура пропустить письмо такого содержания, да еще через границу? И уже совершенно дико выглядело убийство девушки.
Я переставлял факты, выдвигал на первый план одни из них, потом другие — с каждой новой попыткой ощущая, что у меня ничего не выходит. С одной стороны, описание бритых парней в куртках согласовывалось с новобранцами и Афганистаном. С другой — Розовский утверждает, что удар кинжалом был нанесен профессиональной, тренированной рукой, а это не вяжется с новобранцами.
Как бы то ни было, мне предстояло интенсивно проверять наиболее опасную версию—взрыв в метро — афганские военнослужащие — убийство Ким. Значит, надо копать армейскую среду, прощупать военкоматы Москвы и Подмосковья, поездить по воинским частям, войти в контакт с Главной военной прокуратурой и самим Министерством обороны... В нашей стране вооруженные силы — это не только армейские части. Они состоят из трех видов войск:
6
В семь утра я прикатил в 78-е почтовое отделение. Несмотря на бессонную ночь и сверхдостаточное количество выпитого, я чувствовал себя довольно бодро. Начальница отделения, наступая огромной грудью и мигая фиолетовыми веками, защебетала:
— Ах, товарищ Турецкий, Александр Борисович, дорогой! Разве можем мы помнить какое-то письмо? Вам известно, какое огромное количество почтовых отправлений проходит через наши руки?!
Я отступил под натиском декольтированного бюста в угол и плюхнулся на стул. Начальница уселась рядом, обдавая меня запахом едких духов и еще более едкого пота.
— Вы знаете, что наша советская почта перевозит десять миллиардов писем в год, а это в шестнадцать раз больше, чем перевозилось в царской России в 1913 году — не унималась начальница и, неожиданно громко захохотав, добавила: — Знаете, ведь они перевозили почту на почтовых - лошадях с бубенцами!
— Пригласите, пожалуйста, почтальона, обслуживающего дом «Тысяча мелочей», — сказал я.
Она, захлопнув рот, обиженно виляя задом, выплыла в коридор и заорала:
— Афанасьева! Тут тебя следователь вызывает! Афанасьева! Сколько можно повторять!
Через минуту я допрашивал в освободившемся кабинете начальницы почтового отделения молодую деваху с наивными голубыми глазами.
— Скажите, Афанасьева, вы можете вспомнить, кому разносили почту в субботу, пятнадцатого числа?
— Всех — нет, некоторых — могу, — спокойно ответила она, разглаживая ладонями подол юбки.
— Меня интересует корреспонденция квартиры номер 322.
— Я так и думала. Да, было одно письмо для Ким Лагиной.
— Вы что, ее знаете? То есть знали?
— Я знала Лагину. Мы с ней вместе кончили школу.
Ничего себе! Хороши наши оперативники, пропустили такого свидетеля!
— Какое это было письмо — обычный конверт или треугольник армейского образца?
— Письмо было обычное, с маркой, брошенное в почтовый ящик в Москве.
— Откуда это вам известно?
— На конверте был штемпель «Москва, ПДДЖ, Казанский вокзал».
— Вы помните обратный адрес?
— Нет. Но, по-моему, там стоял номер почтового ящика и роспись. Неясная.
– Разве можно это помнить при таком ежедневном обилии корреспонденции?
— Можно, — не смущаясь, ответила Афанасьева, — Ким просила письмо от ее парня, Дубова, из Афганистана, отдавать ей лично, а не бросать в почтовый ящик. Но от него уже долго не было писем.
— Вы знаете, что кто-то поджег почтовый ящик? — Знаю. Это у нас случается часто. Это хулиганы.
— Вы уверены, что это просто хулиганы?