Операция «Гадюка» (сборник)
Шрифт:
— Позвони моим и скажи, что я буду встречать Новый год у тебя.
— Ты с ума сошел! У меня же тарелок не хватит.
— Не бойся, я к тебе не приду. Мне нужно только, чтобы они не волновались.
— Не валяй дурака. Они тут же потребуют тебя к телефону, чтобы ты сам все объяснил. А откуда я тебя возьму?
— Ну, тогда скажи, что я только что от тебя вышел. Поехал домой.
— От меня к тебе почти час ехать. Все пропустишь. Ты что, хочешь Новый год на улице встретить?
В голосе Сергея звучала тревога. Он такой же, как все. Он не может
— Позвони, пожалуйста, чтобы им Новый год не сорвать.
— Вот сам и позвони. Не буду врать.
— Я не могу, у меня больше жетона нет.
— Что? Сорвалось? С магнитофоном.
— Сорвалось.
— Ну, вот видишь! Я же предлагал поехать вместе.
— Пустой номер. Его без гранатомета не проймешь.
— Послушай, иди домой. Под Новый год все добрые. Бить же не будут!
— Меня никто никогда пальцем не тронул.
— Вот видишь.
В трубке послышалась возня, словно туда залез большой жук, потом девичий голос закричал:
— А это кто? Кто говорит? Приходи к нам, незнакомец.
— Я незнакомка, — ответил Егор и повесил трубку. Так он и не понял, позвонит Серега или стушуется. Без четверти двенадцать.
Окна отсюда не видны, надо вернуться во двор. Но зачем? Затея с Калугой и Сочи была мальчишеством, тебя снимут с поезда милиционеры и как малолетнего хулигана вернут папе с мамой.
Может, и в самом деле возвратиться, надеясь на то, что Новый год склоняет людей к доброте? Склоняет, но только до третьего тоста. А потом начнется! И все это оттого, что родители Егора не любят. И давно уже не любят. Наигрались, а теперь не ведают, как избавиться. Помнишь, как в ноябре отец сказал: «Жалею, что не отдал тебя в Суворовское училище!» Если Егора не станет, им только легче — отец давно мечтает о кабинете. Теперь займет его комнату. И с чего Егор решил, что они кинутся искать по моргам? Они выполнят свой долг, не найдут и будут жить в ореоле мучеников. «Знаете, они потеряли сына! Пропал без вести! Несчастные родители! Правда, мальчик был трудный…»
Стало холодно. Под утро, наверное, ударит мороз. Так что ночевка в сугробе нас не устраивает.
И тут Егор вспомнил — есть место, куда ребята бегают покурить, а те, кто повзрослее, — целоваться.
Площадка перед чердаком! Вряд ли кому придет в голову забираться туда в новогоднюю ночь.
Егор перебежал через газон, заваленный слежавшимся снегом, переждал за машинами, пока в подъезд вваливалась целая семья, причем папаша тащил длинную худосочную елку. Что они, ее ночью наряжать будут?.. Ну вот, вроде путь свободен.
Егор вошел в подъезд. Лифт долго возвращался сверху. Егору все казалось, что сейчас за спиной стукнет дверь подъезда и кто-нибудь из гостей или соседей спросит: «А ты что здесь делаешь?»
Наконец двери лифта разъехались. Егор шагнул внутрь, и рука, не подчиняясь мозгу, нажала на кнопку пятого этажа.
Только доехав, Егор спохватился, что ему надо выше.
На девятом, последнем, этаже Егор вышел из лифта. Четыре квартиры и ажурная железная лестница наверх к чердаку.
Егор
Егор не пошел на чердачную площадку, а начал спускаться по лестнице — как во сне. Не хотел, а спускался. Восьмой этаж, седьмой… этажом ниже остановился лифт, застучали шаги, звонок в дверь — нервный, отрывистый, — и следом раздался взрыв голосов:
— Успели! Какое счастье! Что случилось? А мы уж думали…
Они-то успели. Теперь вместе со всеми поедут на поезде «Новый год». Кому-то это кажется счастьем…
Егор подождал, пока дверь захлопнется и отрежет звуки. Затем пошел дальше. Нет, он не собирался к себе — только дойдет до двери, а там… Егором овладела тупость.
Ноги сами принесли его к двери. Он постоял, рассеянно водя пальцем по медным шляпкам гвоздей, рассекавшим ромбами черный дерматин, которым была обшита дверь. Ничего не разберешь. Только гул голосов.
Рука сама достала ключ, сунула его в скважину и повернула. Дверь беззвучно отворилась. В прихожей было много шуб и пальто — они перегрузили вешалку и лежали грудой на стуле. А рядом, как в магазине, стояли строем женские сапоги.
Из большой комнаты доносились голоса. Если говорят о нем — он шагнет дальше.
Голос Бори Семиреченского:
— Ну, у всех налито? Артур, телевизор включил?
— Включаю.
Голос отца:
— Садитесь, а то упустим.
Нина:
— Ну, кто же откроет шампанское? Где настоящие мужчины?
Но мать? Она-то думает о Егоре?
Вот ее голос:
— Боря, положи себе рыбки, ты имеешь гадкую манеру не закусывать.
— Это я только нечетные не закусываю. А четные запиваю!
Все засмеялись. Сквозь смех несся ровный гул — Егор представил, что на экране телевизора видна Спасская башня.
Звон бокалов, смех, шум телевизора, кашель… А где же Егор? Его забыли? Оставили на платформе?
Пальцы все еще сжимали ключ.
Никто не почувствовал, что несчастный, потерянный человек стоит от них в трех метрах. Да при чем тут чувства? Все люди несутся к границе года. Сейчас поднимут бокалы, содвинут их разом… В новом году они отлично обойдутся без него.
И в этот момент Егор понял, что надо сделать.
Егор отступил из прихожей, захлопнул за собой дверь и кинулся вниз по лестнице. Начали бить куранты.
Он точно знал, что, когда он выбежит из подъезда, диктор торжественно произнесет: «С Новым годом, дорогие друзья!»
Он не услышит последнего удара часов и возгласа диктора.
Дверь подъезда сама приоткрылась, пропуская его.
Вокзал опустел. Поезд ушел и унес с собой не только веселых туристов, но и весь мир, к которому они принадлежали.
Егор не слышал, как за спиной закрылась дверь подъезда.
Он пошел вперед и через двадцать шагов остановился.
За те минуты, пока он был в доме, снег на дворе стаял.