Операция «Гадюка»
Шрифт:
И в ночь на 1965 год он увидел, как у дома остановилось такси, а из такси вышла Лялька. С ней какой-то мужчина.
Звонить в милицию поздно. Да и станет ли милиция его защищать?
Майоранский убежал в ванную и заперся там.
Он был один в квартире, сожительница уже уехала на Новый год к маме. Майоранский сидел в уборной, когда они позвонили в дверь. И Майоранский умер от страха.
Он очнулся в мире без времени.
Там он вскоре встретил Лаврентия Павловича, который не был его непосредственным начальником, но не раз заглядывал
Майоранский, испытавши страх, постепенно забыл о нем и стал в Чистилище тосковать. Даже искать путей обратно, так как понял – разоблачение было случайностью, может, оттого, что он так его ждал. Больше оно не повторится.
Но отпустить его обратно никто не мог. И не хотел. Он как бы угодил из одной тюрьмы в другую, бессрочную.
Встреча с Лаврентием Берией сначала испугала бывшего завлаба, но Лаврентий Павлович ничего от него не требовал, даже не очень признавал. Но и не отпускал.
Следил и даже как-то защитил от психа. Психи – о них особая речь, – бывает, мотаются по свету, хотят убивать или погибнуть. Кто чего.
Лаврентий Павлович не спешил.
Идею расправы с Верхним миром он сначала внушил глупому Грацкому, так что Чаянов осознал ее и посчитал своей, не связывая с Берией.
Чаянов от имени консулов поручил Берии осуществить ее.
Берия не хвастал своими победами. Ни перед кем. Ему достаточно было сознания того, что он победил. Таких людей мало. Побеждает и молчит. Зато такие люди могут побеждать снова и снова – их не так остерегаются, как следовало бы.
Мысль о необходимости спасти Чистилище от проникновения сверху, от неизбежной заразы и гибели, овладев консулами, стала его делом.
Еще до этого он стал холить и охранять Майоранского. А потом отыскал и Лядова. Как бы случайно встретил, а на самом деле нашел, потому что искал.
Именно такого.
Скромного, простого парня. Биолога из закрытого городка.
«Кто ищет, тот всегда найдет» – эти слова из советской песни были его гимном. Подпольным гимном.
Но Берия устроил фильтрацию. По всему городу Ленина. Он даже провел перепись населения. Трудно поверить. Конечно, далеко не все попались ему в тенета.
Зато каких полезных людей он приискал!
Лядов был сокровищем. Может, большим, чем Майоранский. Но Лядов был скромен и лишен инициативы.
Прошлая его жизнь состояла из удобных компромиссов.
Компромиссы не помогли. Оказался здесь.
Пришел Лаврентий Павлович и взял на себя функции государства, которому так честно служил Лядов.
Теперь он честно служил Берии.
Лядов был Берии мил и полезен – он не боялся, а намерен был работать по доброй воле.
Потому что в нем, в его маленькой, как летний прудик, душе тоже жила месть. Маленькая и терпеливая.
И потому неистребимая.
Лядову задерживали заработную плату. Затем вообще законсервировали городок, совхоз имени Максима Горького. Лядов был одним из последних, кто остался в городке, он не желал искать другой работы, раз любил ту, на которой провел уже четверть века. Один, в почти пустом городке, где даже свет и воду выключили, он пожелал себе смерти или забвения в ночь под новый, 1993 год. И очутился здесь.
Знать бы тогда Лядову, что через неделю за ним приедут из Семипалатинска-13, где на подобном же максимовскому предприятии разворачивается производство по контакту с одной азиатской страной... впрочем, Лядов об этом так и не узнал.
Потому что приехали седьмого января.
И никого в его квартире не нашли. Даже удивительно – все вещи на месте, а человека нет. И гитару не взял.
Решили, что ушел в лес, заблудился и погиб. Мало ли что может случиться с человеком в новогоднем лесу.
О нем помнила только первая жена – давно снова замужем, а дочь зовет отчима папой.
– Будьте готовы, – сказал Берия. – Я начал подготовку к акту. Строжайшая дисциплина. Считайте себя мобилизованными. Физически вы готовы?
Лядов пожал плечами:
– Я давно жду. Хочу посмотреть, как они запрыгают.
– Посмотришь.
– Появились новые средства? – спросил Майоранский. Он стремился к благородной деятельности. Он стольких убил, что считал себя совсем безвинным.
– Только что беседовал с доктором Фрейдом, – ответил Берия. – Вы получите уколы, которые позволят вам находиться в тылу врага трое суток. Надеюсь, что больше задерживаться не придется. Трое суток – это с запасом. Придется ехать на поезде.
– Мы не шпионы, – сказал Лядов, – нам нечего бояться.
– Тогда играйте в шахматы, – сказал Берия. – Только берегите себя. Не падайте, не ушибайтесь и не ввязывайтесь в турниры.
– Виселица по мне еще не плачет, – сказал Майоранский.
Он почесал жидкую треугольную бороду. Он думал. Берия мог следить за ходом его мыслей. Он не доверял. И правильно делал.
Отпустив биологов, Берия вышел с Елагина острова через мостик с другой стороны, куда уже подъехали велосипедисты. Они немного отдохнули.
– В Смольный! – приказал Берия.
От Елагина острова до Смольного путь неблизкий, особенно если ты едешь на машине, которую влекут за собой четыре велосипедиста.
Берия откинулся на кожаную спинку открытого лимузина.
Предстоял разговор с Леонидом Моисеевичем, доктором по прозвищу Фрейд. Доктор – маленький, деликатный, добрый – был постоянно робок и потому склонен подчиняться приказам: он выполнял их, потому что не знал, как их не выполнить. А согласившись, был дотошен в исполнении, потому что честен. Он всегда держал слово. Такому человеку, как Лаврентий Павлович, доктор Фрейд был удобен.