Операция 'Гром'
Шрифт:
– Спасибо за информацию, - сказал Бонд.
– Пока сообщать нечего, но если что- нибудь узнаю, свяжусь с вами. До свидания.
Бонд в раздумье повесил трубку. Так что же этот тип делает в "Лепном"? Бонд вышел из будки и в соседней заметил графа Липпе; тот стоял спиной и как раз снимал с рычага трубку. Долго ли он стоит? А вдруг слышал, что Бонд сказал в конце разговора? Или даже, о чем спрашивал? Скверно... Но делать нечего. Бонд посмотрел на часы - половина восьмого - и отправился "ужинать"...
В день ему полагался стакан теплого лимонного сока, тарелка
– Не может быть!
– сказал Бонд.
– На такой тяжелой работе - и слабая женщина?
– Женщин на нашей работе двадцать процентов, - ответила она сухо: надоели вечные мужские комментарии!
– Раздевайтесь. Очень скоро Бонд убедился, что сил у девушки хоть отбавляй - у него только суставы похрустывали. Она управилась с ним, тренированным, мощным, играючи.
– А теперь полчаса порастягивайтесь, - сказала она под конец.
Бонд взял одежду, вышел вслед за девушкой в коридор и едва не столкнулся с кем- то. Граф Липпе! Бонда он будто и не заметил, а Патриции улыбнулся и сказал с легким поклоном:
– Иду к вам на заклание. Может, сегодня будете чуточку понежнее? Глаза у него искрились.
– Разденьтесь пока, пожалуйста, - сказала Патриция.
– Я сейчас вернусь, только отведу мистера Бонда на растяжение.
– И она пошла по коридору, Бонд следом.
Заведя его в небольшую комнатку, она велела положить одежду на стул и отодвинула пластиковую занавеску. За занавеской оказался хирургический стол, обитый кожей, поблескивающий алюминием, - зрелище не из приятных. Бонд с подозрением оглядел медицинское чудище. На полу - электрический мотор с табличкой "Механическое растяжное устройство "Геркулес", сам же стол разделен натри секции с ремнями, каждая соединена с мотором отдельным приводом. Возле приподнятого подголовника - круговая шкала тяги, размеченная до двухсот единиц. Начиная со ста пятидесяти цифры красные. К подголовнику приделаны рукоятки; кожа на них в темных пятнах, наверное, от пота.
– Ложитесь лицом вниз, - девушка держала ремни наготове.
– И что будет?
– Потянет немного спину, - нетерпеливо пояснила она.
– Это очень полезно и совсем не больно, даже наоборот, приятно, многие засыпают.
– Ну уж я не засну!
– уверил Бонд.
– А сильно будет тянуть? И почему цифры красные? Не разорвет?
– Что вы!.. Сильно тянуть, конечно, опасно, но мы-то с вами начнем всего-навсего с отметки девяносто. Минут через пятнадцать я зайду и прибавлю до ста двадцати. А теперь ложитесь. Меня ждет больной.
Бонд неохотно улегся, голова его утонула в мягкой кожаной подушке и он пробормотал:
– Разорвет - подам на вас в суд.
Заурчал мотор. Ремни то натягивало, то отпускало - Бонда словно мял великан в огромных, но нежных лапищах.
– Ведь хорошо,
– Хорошо.
Он слышал, как за Патрицией захлопнулась дверь. Под щекой его мягкая подушка, спину приятно потягивает, мотор гудит мирно, усыпляюще. А он-то, дурак, боялся!
Минут через пятнадцать снова хлопнула дверь, отодвинули занавеску:
– Ну, как вы тут?
– Отлично.
Девушка потянулась к переключателю. Бонд поднял голову: стрелка подползала к ста двадцати. Потянуло сильнее, мотор загудел громче.
– Еще пятнадцать минут, - сказала Патриция.
– Ладно, - неуверенно ответил он, примериваясь к окрепшему великану. Задернули занавеску, и хлопка двери он уже не различил в шуме мотора... И скоро привык к новому ритму.
Еще через пять минут щеку вдруг обдуло ветерком, и Бонд приоткрыл глаза. К переключателю тянулась мужская рука. Жмет на рычажок... И тут рвануло, дернуло так, что он завопил от боли, его словно вздернули на "дыбу". Рука выпустила рычажок: мелькнула маленькая красная молния с двумя вертикальными черточками. И в ухо ему шепнули:
– В другой раз, милейший, не будешь вмешиваться не в свое дело.
Ревел и рычал мотор, ремни рвали тело; Бонд слабо стонал, пот капал с кожаных подушек на пол.
А потом наступила ночь.
III
МЕСТЬ
Хорошо, что тело не помнит боли. Иное дело приятные воспоминания запах, вкус, поцелуй... Их сладость не забывается. Бонд медленно приходил в себя и удивлялся, что боли нет. То есть, конечно, болела спина, каждый позвонок - точно отколотили палкой - но это боль изведанная, знакомая, ее можно превозмочь. Ревущий же смерч, крутивший его, глушивший сознание, стих. Что же именно чувствовал он, Бонд, в тех мучительных объятиях? Помнилось лишь, что был он ничтожней пучка травы в тигриной пасти...
– А теперь расскажите, как это случилось, - попросила Патриция. Случайно задели переключатель? Вы нас так напугали! Никогда ничего подобного не было, в принципе устройство совершенно безопасно.
– Понимаете, мне захотелось устроиться поудобнее, я потянулся и, кажется, задел за что-то рукой. Больше ничего не помню. Мне повезло, что вы быстро вернулись.
– Он честно смотрел ей в глаза.
– Теперь все позади. У вас, слава Богу, серьезных повреждений нет, еще два дня, и будете как огурчик.
И действительно, через два дня Бонд вернулся в тихий мирок "природного метода". И сразу же холодно и энергично принялся наводить справки о графе Липпе - как сделал бы во время войны, выслеживая вражеского агента в Стокгольме или Лиссабоне. Он стал разговорчив и любопытен. Болтал с Патрицией: "А этот Липпе что, серьезно болен? Ах, он худеет! Наверное, принимает специальные ванны? Говорите, в турецкой бане... Нет, я там еще не был, обязательно схожу". С массажистом: "Что-то этот силач давно не показывается, граф - как его, Риппе, Хиппе? Да-да, Липпе. В полдень, говорите? А что, пожалуй, это удобно... Я от вас еще в турецкую баню зайду, погреюсь". Так он невинно беседовал и постепенно выстраивал план, по которому они с Липпе останутся с глазу на глаз в звуконепроницаемой процедурной.