Операция «Испаньола»
Шрифт:
Расклад перед боем
Не наш, но мы будем играть.
"Сережа, держись! Нам не светит с тобою,
Но козыри надо равнять!"
Я этот небесный квартет не покину,
Мне цифры сейчас не важны.
Сегодня мой Друг защищает мне спину,
А значит — и шансы равны.
Мне в хвост вышел «Мессер», но вот задымил он,
Надсадно
Им даже не надо крестов на могилы —
Сойдут и на крыльях кресты.
«Я — “первый», я — :первый", они над тобою,
Я вышел им наперерез.
Сбей пламя, уйди в облака, я прикрою!.."
В бою не бывает чудес.
"Сергей, ты горишь, уповай, человече,
Теперь на надежность лишь строп".
Нет, поздно, и мне вышел «Мессер» навстречу.
«Прощай, я приму его в лоб!..»
Я знаю, другие сведут с ними счеты,
По-над облаками скользя,
Летят наши души, как два самолета,
Ведь им друг без Друга нельзя…
И конечно же была исполнена душещипательная «Песня о погибшем летчике»:
Он кричал напоследок, в самолете сгорая:
«Ты живи, ты дотянешь», — доносилось сквозь гул.
Мы летали под Богом, возле самого рая,
Он поднялся чуть выше и сел там, ну а я до земли дотянул.
Встретил летчика сухо райский аэродром,
Он садился на брюхо, но не ползал на нем,
Он уснул — не проснулся, он запел — не допел,
Так что я вот вернулся, вернулся, ну а он не сумел.
Кто-то скупо и четко отсчитал нам часы
В нашей жизни короткой, как бетон полосы.
И на ней кто разбился, кто взлетел навсегда.
Ну, а я приземлился, ну, а я приземлился, вот какая беда.
После Высоцкого вспомнили о Розенбауме, и Никита спел сначала «Черный тюльпан»: «В Афганистане, в ДЧерном тюльпане», с водкой в стакане мы молча плывем над землей…", затем — «Камикадзе»:
Парашют оставлен дома,
На траве аэродрома.
Даже если захочу — не свернуть.
Облака перевернулись,
И на лбу все жилы вздулись,
И сдавило перегрузками грудь.
От снарядов в небе тесно,
Я пикирую отвесно,
Исключительно красиво иду.
Три секунды мне осталось,
И не жаль, что жил так мало
Зацветут еще мои деревья в саду!..
Не обошли вниманием и классиков: «Мы летим, ковыляя во мгле…», и современников: "Кто в нем летчик-пилот, кто в нем давит на педали [44] ?..". Перебрав песни профессиональных авторов и сделав небольшой перерыв, сдобренный водочкой, стали выяснять, кто чего знает из «народного» творчества. Под аккомпанемент Усачева старший лейтенант Лукашевич исполнил песню полярных авиаторов: "Кожаные куртки, брошенные в угол [45] …" А комендант Подвицкий припомнил удалой гимн вертолетчиков:
44
Имеется в виду песня Бориса Гребенщикова «Черный истребитель».
45
На самом деле автором песни является Александр Городницкий.
«Впереди большая трасса — ас-са, ас-са, ас-са!..» Наконец Громов, захмелевший и раздобревший, отобрал у Никиты инструмент и собственноручно изобразил свою коронную, неизменную, с притопами и прихлопами:
Над Старыми Щербинками,
«Швейцарией» и Ляховым
Летит ПО-2, расчалками звеня-а-а!
Моторчик задыхается, инструктор матом лается —
Эх, жизнь авиационная моя-а-а!
Коробочка построена, машина успокоена,
Иду я на посадку не спеша-а-а!
Вдруг вспомнил я далекую подругу синеокую —
Эх, жизнь авиационная моя-а-а!
Убрал газок, спланировал, но очень низко выровнял
И резко дернул ручку на себя-а-а!
И вытащил рогатую скотину бородатую —
Высокого и резкого «козла-а-а»!
За это благородное домашнее животное
Я бегал за машиною три дня-а-а!
Язык на плечи высунешь, ногами еле двигаешь —
Эх, жизнь авиационная моя-а-а [46] !
(Как и любой фольклорный текст, эти куплеты имели длинную предысторию. Самолет первоначального обучения ПО-2, упоминавшийся в тексте, очень известен. Его первый полет состоялся аж в 1928 году (а тогда он именовался У-2, то есть «учебный второй»). Разработал ПО-2 замечательный конструктор Николай Николаевич Поликарпов, в честь которого самолет и был назван впоследствии.
46
Текст народной песни цитируется в интерпретации Вадима Чернявского.