Операция «Испаньола»

Первушин Антон Иванович

Несмотря на высокую загруженность, Иван Иванович числился среди лучших слушателей разведшколы. Острая память и природный ум помогали ему без труда осваивать шпионские премудрости. Однако очевидные успехи на фронте подготовки к тайной работе не радовали Ивана Ивановича, а, скорее, огорчали. Его душа не лежала к тому, что его в перспективе заставят делать, когда он закончит этот курс и получит «диплом». Его ужасала эта перспектива. Мелькала мысль саботировать процесс обучения, изображая из себя туповатого и туговатого болванчика, которого по ошибке или по знакомству запихнули в разведшколу, но Иван Иванович вовремя сообразил, что подобный саботаж ни к чему хорошему не приведет — его новые начальники не испытают угрызений совести, отправив неудачника в расход. Более привлекательной выглядела мысль о побеге. В конце концов Турция — открытое государство, а Иван Иванович уже освоил кое-какие методы по запутыванию следов, подделке документов, ухода от

слежки. Ну, например, вот такой план. Каждую неделю слушателям разведшколы полагается увольнительная в город. Для отличников — даже две увольнительные, в качестве поощрения. Однако к иностранным слушателям всегда приставлялись двое наблюдателей от спецслужб, следовавших за курсантом в некотором отдалении, но всюду, куда бы он ни пошел. Иван Иванович вычислил «топтунов» в первый же свой выход, да они и не особенно скрывались. Ему показалось, что оторваться от них не составит особенного труда. Останавливало Ивана Ивановича только одно соображение — после побега его будут искать, искать по-настоящему и, возможно, найдут. А то, что последует за пленением и возвращением в альма-матер, он уже знал. Во-первых, в самом начале обучения Ивану Ивановичу и другим иностранным слушателям был показан цветной документальный фильм без названия. Впрочем, названия этому фильму и не требовалось — всё было ясно и так, без названий и каких-либо комментариев. На пленке была запечатлена долгая и мучительная смерть «двойного» агента, сознавшегося в том, что был перевербован и работал на разведку противника. «Двойника» вывезли из страны пребывания в контейнере дипломатической почты, доставили в Анкару, в подвал с низким потолком и грязноватыми стенами, зачитали приговор и под ярким светом мощных «юпитеров» замучили. Просмотр фильма занял у слушателей не более двадцати минут (на самом деле пытка длилась восемь часов, о чем свидетельствовала панелька электронных часов в углу экрана), однако произвел очень сильное впечатление. Слушатели выходили из зала притихшими, задумчивыми. Задуматься было над чем, и хотя Иван Иванович подозревал, что этот фильм скорее всего является ловкой подделкой, он не хотел рисковать и проверять искренность новых начальников на собственной шкуре. Тем более что по прошествии еще одного месяца Ивана Ивановича пригласили соприсутствовать на допросе захваченного спецслужбами сепаратиста из Курдской Рабочей партии (практические занятия!), и он убедился, что коллеги не шутят, а вполне готовы применить любые самые «грязные» методы для подавления, устрашения и уж тем более — для наказания. В результате Иван Иванович решил отложить мысль о побеге на потом — может быть, до того момента, когда контроль над ним ослабнет настолько, чтобы можно было не спеша подготовить этот самый серьезный в жизни Ивана Ивановича шаг. Но, как это часто случается с людьми, волею судьбы вставшими на путь, уводящий их в сторону от свободы совести, Иван Иванович так и не вспомнил ни разу о своих прежних намерениях.

Дважды за период обучения в разведшколе Ивана Ивановича навещал Черный Пес. В Анкаре он одевался и выглядел совсем по-другому. Здесь он носил длиннополый восточный халат и чалму — вылитый мулла (маула) из арабской сказки. При встречах с Иваном Ивановичем Черный Пес осведомлялся о здоровье, успехах в учебе и общем настроении. Иван Иванович (не враг же он себе) отвечал, что всё хорошо. Оглаживая бородку, Черный Пес спрашивал, нет ли у Ивана Ивановича каких-нибудь затруднений или проблем. Иван Иванович, разумеется, отвечал, что никаких проблем нет, что лучше не бывает, он полон энтузиазма и готов послужить Родине. Закончив беседу, Черный Пес передавал Ивану Ивановичу тоненькую пачку писем с Родины и просил ответить на них в течение суток. Иван Иванович послушно забирал письма, благодарил и отправлялся к себе в комнату, чтобы тут же подготовить ответ. Ему писали мать и два старших брата. Им было сказано, что Иван Иванович выполняет задание особой важности, что отчасти было правдой, Цель задания замалчивалась, однако родственники и не нуждались в дополнительных объяснениях — им всё было ясно и так. Мать, например, писала, что по-настоящему гордится сыном, будто, когда он работал таможенником в Таллинне, у нее не было для этого оснований. Всё это выводило Ивана Ивановича из себя, но ничего поделать он не мог, строчил ответы, передавая их Черному Псу и зная, что эти «весточки» будут с полным вниманием изучены и запротоколированы соответствующей специальной службой. Он был под колпаком и предпочитал не дергаться.

В очередной раз Черный Пес появился уже на выпускных экзаменах. Как и в любой школе подобного уровня, экзамены проводились в индивидуальном порядке; выпускная комиссия мучила Ивана Ивановича полный рабочий день, задавая каверзные вопросы, испытывая его эрудицию и сообразительность. Любопытно, что экзамен проводился сразу на нескольких языках. Всё это время Черный Пес сидел за столом между членами экзаменационной комиссии и, насупившись под чалмой, наблюдал за Иваном Ивановичем. Он не задал ни единого вопроса, но Иван Иванович видел: он главный здесь, он — заказчик, все остальные — исполнители.

Иван Иванович выдержал экзамен. Черный Пес был удовлетворен и его знаниями, и его настроем (Иван Иванович прошел курс актерского искусства, и скрывать свои истинные чувства умел теперь намного лучше, чем прежде). Это выяснилось на банкете, устроенном в честь окончания Иваном Ивановичем разведшколы. Банкет был скромный, без алкоголя и свинины. Иван Иванович к отсутствию этих продуктов на официальных турецких мероприятиях уже привык, к тому же повар разведшколы побаловал присутствующих пилавом из молодой баранины, а это блюдо деликатесное и при правильной готовке способно удовлетворить вкус самого придирчивого гурмана.

После того, как каждый из участников (а это были всё те же преподаватели школы и приглашенные консультанты по спецдисциплинам) отведал главное блюдо, воздавая должное кулинарному мастерству повара и запивая это дело айраном [42] , Черный Пес пересел к Ивану Ивановичу и сказал, воспользовавшись, как и прежде, одним из наречий нахского языка:

— Я вижу, ты всё понял правильно. Лучше жить и бороться во имя отечества, чем умереть под забором, как беспородная собака…

42

Айран — кислый молочный напиток, фактически — йогурт.

Иван Иванович был согласен. Он считал, что еще слишком молод, чтобы умирать.

— …Ты закончил обучение, — продолжал Черный Пес. — И я увидел, что ты приложил для этого немало сил…

Иван Иванович поблагодарил за столь высокую оценку его более чем скромных успехов на поприще разведки и диверсионной деятельности.

— …Но это всего лишь учеба. А скоро тебе предстоит вступить в настоящую войну…

Иван Иванович выразил радость от скорой перспективы участия в «настоящей войне».

— …Ты должен быть готов к тому, что эта война будет долгой и кровопролитной…

Иван Иванович и в этом не сомневался.

— …В этой войне у тебя не раз возникнет соблазн изменить нам. Ты можешь устать, ты можешь почувствовать разочарование, ты можешь усомниться в правильности нашего общего дела. Я хочу предостеречь тебя. Аллах не прощает измены, и мы не простим ее тебе. Все твои заслуги будут забыты в тот день, когда ты изменишь нам…

Иван Иванович изобразил огорчение, демонстрируя собеседнику свою лояльность и как бы даже удивление, что ему (ему!) до сих пор не доверяют.

— …Я хочу, чтобы ты это знал и помнил. Черный Пес замолчал, требовательно глядя на Ивана Ивановича. Чего он ждал от него? Что тот прекратит игру и честно признается в своем нежелании работать на какие-либо разведки? «Это просто смешно», — подумал Иван Иванович.

— Я знаю, — сказал он, не моргнув глазом (чужой пристальный взгляд его тоже научили держать). — И помню.

На этом беседа закончилась. Их пригласили отведать кофе и шербеты. (Санкт-Петербург, январь 1997 года)

Новый, тысяча девятьсот девяносто седьмой, год Иван Иванович встретил на платформе Московского вокзала. Он был один — наконец-то без опеки. Он прошелся по скрипящему снежку, глядя на огромные светящиеся буквы над зданием вокзала: «САНКТ-ПЕТЕРБУРГ»; в руке Иван Иванович нес простой кожаный портфель, в котором находились смена белья, зубная щетка и свежий номер «Огонька», купленный в поезде. Во внутреннем кармане пальто Ивана Ивановича лежал паспорт с ленинградской пропиской. Резидент по фамилии Иванов вдохнул морозный воздух и улыбнулся.

(Мурманск, сентябрь 1998 года)

Раз в неделю Иван Иванович собирался и ехал на южную окраину Мурманска, на один из городских рынков. Для того чтобы добраться туда, необходимо было сесть на троллейбус, идущий по «шестому» маршруту, и проехать на нем с полчаса по Кольскому проспекту. Затем следовало сойти на остановке с названием «Улица генерала Щербакова», отшагать еще метров полета от проспекта к заливу мимо шеренги бабушек, приторговывающих ширпотребом российско-китайского производства, после которых начинался собственно рынок, помещавшийся в нескольких павильонах.

День двенадцатого сентября, когда Ивану Ивановичу снова понадобилось покинуть свою двухкомнатную квартиру на проспекте Ленина и отправиться на рынок, выдался в Мурманске сырым и холодным. С утра зарядил дождь, да и тянуло ветром с залива. Настроение Ивана Ивановича (и так невысокое с того момента, как, проснувшись и выглянув в окно, он увидел серую хмарь подступившей к городу осени) еще ухудшилось, едва он оказался на улице. Сначала сильный порыв едва не сломал зонтик в его руках, затем Иван Иванович оступился в подворотне, ногой заехав в лужу и попав под настоящий водопад, хлещущий из пролома в водосточной трубе. Холодная струя потекла Ивану Ивановичу за шиворот, и он громко выругался.