Операция «Караван»
Шрифт:
Форсайт поделился со мной идеями насчет проведения самой операции по возвращению контроля над подводной базой и батипланом. Он считал, что высадиться должны только его бойцы с ним самим во главе, а мы, зависнув над океаном, будем ждать, когда схватят Урмана. Причем, оказалось, только двое разведчиков отправятся в жаберных скафандрах. Они осторожно, не поднимая шума, проникнут в док, и если там все спокойно, дадут сигнал о возможности начала штурма. Для остальных предназначались четырехместные мини-субмарины, закрепленные сейчас в бомбовых отсеках гравилетов.
Такой подход к переброске десанта пришелся мне по душе, так как очень уж не хотелось внедрять себе в вену катетер и влезать в мышечную ткань биотехов. Но я искренне удивился, зачем нам ждать
Но мои доводы лейтенанта не убедили. Он даже не попытайся как-то объяснить причины рождения такого странного, на мой взгляд, плана, а просто поднялся со своего места и принялся отдавать команды десантникам. Двое, как и предполагалось, облачились в жаберные скафандры, достав их из непрозрачных пластиковых контейнеров, задвинутых под сиденья. Я разглядел на боковине ближайшего ко мне контейнера небольшую, набитую через трафарет надпись желтыми буквами на темно-зеленом пластике. «Жаберный Жидкостный Скафандр». Все слова по-английски, каждое с прописной буквы. В моей голове тут же родилась русская аббревиатура — ЖЖС. В тот момент я думал о Каталоге, а черновые файлы к нему мы с Ольгой вели на родном языке.
Что-то этот Форсайт знает такого, о чем нас в известность не ставит, — сказал мне на ухо Алекс, чтобы другие не слышали.
Это было очевидным и без его замечаний. Но меня интересовало не только и не столько что именно от нас скрыто, сколько зачем это делается или почему. Подумалось, что как-то чрезмерно я проникся доверием к Крысолову, да и, в общем-то, на пустом месте, если уж всерьез говорить. Но, с другой стороны, на базу его ребята могли спокойно попасть и без нас. Не факт, что они бы управились со «Шпиком», поскольку о современных технологиях тридцать лет назад никто и не мечтал, а знания островитян дальше не продвинулись. Но не обязательно ведь знать физические принципы, приводящие устройство в действие, чтобы управляться с этим устройством. Подумали бы, попробовали, может и дошли бы до всего методом, как говорят, научного тыка. С этой позиции само наше участие в операции говорило о том, что никаких камней за пазухой Крысолов не держит. Иначе бы запер в клетке, и дело с концом. А то и похуже что-нибудь.
Но к чему тогда вообще какие-то секреты? Мне это было непонятно, а все непонятное меня беспокоило. Точно так же, как беспокоило то, на что я не мог повлиять.
Чтобы сбросить разведчиков, гравилет пришлось опустить почти к самой воде. Уже основательно вечерело, небо, а вместе с ним и вода, начали приобретать алые оттенки. Ровный восточный ветер поднимал невысокую рябь, но даже если он окрепнет, вряд ли это помешает высадке.
— Мы сейчас точно над базой, — усевшись обратно на место, сообщил Форсайт. — Если внизу все нормально, они поднимут сигнальный буй.
— А другой связи нет? — удивился я, вспомнив про низкочастотный передатчик.
— Есть, — со вздохом ответил лейтенант. — Но не для этих условий.
Я понял, что опускать антенну с гравилета в воду действительно не очень удобно.
Шагнув в проем бокового люка, разведчики плюхнулись в воду и ушли в глубину. По моим подсчетам, они должны были управиться минут за десять. Если бы операцией командовал я, дал бы приказ не о разведке, а сразу о захвате Урмана. А пока они его вяжут, мы бы перебрались на базу на субмаринах. На мой взгляд тянуть с этим было глупо. Уже начинало темнеть, а в один заход все силы не перебросить на четырехместных лодках. Так и подмывало снова завести разговор об этом, донести до Форсайта, что никакой серьезной опасности Урман не представлял и представлять не мог. Но каждый раз, когда я собирался открыть рот, меня останавливала неуверенность в верности собственных выводов.
А вдруг, действительно, я ошибаюсь? Что если Урман очень хороший актер, ну вот бывают от природы одаренные люди? Может он тренированный боец и, зная, какие признаки способны выдать хорошего бойца, тщательно их скрывал и валял дурачка. В этом было рациональное зерно, хотя бы потому, что полного лопуха Альбинос бы не внедрил к нам в команду. Ведь если что-то бы пошло не по плану, если бы мы попытались уничтожить личинки торпед, то Урману бы пришлось вступить в открытое противодействие, физически помешать мне и Алексу. Причем, у Альбиноса не было и быть не могло иллюзий насчет нашей с Алексом боевой подготовки. Он знал, что нас не смогла остановить вся охрана тюремной зоны, и его собственная охрана тоже нас не смогла остановить, когда мы с Алексом на пьяную голову устроили дебош в его особняке.
Если бы наш спонсор всего этого не знал, тогда дело другое. Но он знал, и это не остановило его от внедрения Урмана в нашу команду. С момента побега Урмана, когда стало ясно, что он человек Альбиноса, я тешил себя тем, что липового муниципала подсадили к нам исключительно в качестве соглядатая, мол, ни о каком физическом противостоянии Альбинос и не думал.
Но сейчас я со все большей отчетливостью понимал, что это попросту не имело смысла. Не той Альбинос породы, чтобы потратить столько сил на наблюдение за нами, на понимание необходимости внедрения своего человека в штат муниципалитета, на само внедрение, в конце концов, только для того, чтобы агент, по возвращении, сообщил бы, что да, мол, были личинки торпед, но теперь они уничтожены. В таком подходе не было ни малейшей логики, а отсутствие логики не вязалось у меня с образом Альбиноса.
Получалось, что раз уж удалось с такими хитростями внедрить Урмана в нашу команду, то в этом просто обязан был быть вполне конкретный и сугубо практический смысл. Альбинос прекрасно знал мое отношение к любым попыткам овладения биотехнологическим оружием, и если он хотел получить личинки, ему нужны были средства, способные остановить меня. Алекса и Ольгу, как только мы попытаемся уничтожить находку. Урман, на мой взгляд, не смог бы остановить даже Ольгу. Но он и только он мог быть козырем в рукаве Альбиноса, так как никаких других рычагов физического воздействия на нас мне в голову не приходило.
Получалось, что я ошибался. Получалось, что в задачу Урмана входило не присматривать за нами, а остановить нас, если мы начнем действовать вопреки интересам Альбиноса. К этому выводу мне мешала прийти только тщедушность бывшего муниципала. Ну ведь кабинетная крыса во всей красе. Комар носа не подточит.
И тут я вдруг понял замысел нашего спонсора. Как-то вот разом меня осенило. Сложились в уме всего две детали, но только они и были важны для понимания всей картины. Первая деталь — наше доверие к Урману. Он был муниципалом, поэтому не вызывал подозрений. Он спас нас от верной гибели, причем это стоило ему работы и свободы. Он сел с нами в тюрьму, он работал с нами на каменоломне, а потом вместе с нами бежал. Ну как мы могли не доверять ему? А раз мы ему доверяли, раз не могли заподозрить в нем агента, значит у него, в качестве очень весомого преимущества, имелся фактор неожиданности.
Стоило нам, к примеру, начать какие-то действия, он мог без труда перебить нас выстрелами в спину. Мы бы не ждали их, и даже не поняли бы, что произошло. Первым меня, потом Алекса, а затем, уже не прячась, Ольгу. Вот только Урман и оружие, в моих глазах, были вещами совершенно несовместимыми. Но это ладно, хорошего стрелка, в отличие от хорошего рукопашника, так запросто не отличишь. К тому же, чтобы с трех метров погасить двух противников в спину, не надо быть хорошим стрелком. Нужно иметь мотив и очень крепкую психику. Но вот психика у нашего красавца как раз была железобетонной. Отправиться одному в океан на угнанном гравилете… Ну почему же мы все на этом не заострили внимания? Так радовались, что выжили, так благодарны были спасителю, что логика куда-то испарилась. Мы словно ослепли и проглядели главное. Мы сами настолько увлеклись альтруизмом, что нас не удивил он там, где никто бы не стал его проявлять.