Операция «Караван»
Шрифт:
— Все? Достаточно? — спросил он, глядя мне в глаза. — Или добавить?
— Достаточно, — прохрипел я.
От контузии голос слушался плохо, внешние звуки воспринимались с трудом, но Алекса я расслышал и понял отлично. Он был, судя по виду, настроен очень решительно.
— Стоять сможешь? — Алекс прислонил меня к переднему крылу внедорожника.
— Стою, стою… — Я скривился.
Тошно было смотреть на окружающий мир, но в следующий миг Алекс меня так огорошил, что мне все же пришлось взять себя в руки.
— Лайнер не улетел, — сообщил он. — Ты не слышишь, наверное, но он описал дугу и возвращается к острову.
Вот это было неожиданностью. Вот такого хода я точно не ожидал. А главное, не понятно, зачем Альбинос приказал пилотам вернуться. Продолжить бомбить остров, чтобы похоронить нас под обломками зданий? Или сбросить десант и захватить нас, чтобы потом, не торопясь, действовать по своему усмотрению?
Мне еще трудно было говорить, но пришлось обсудить с Алексом дальнейший план действий. Мы пришли к выводу, что замыслы Альбиноса нам не постигнуть, у него был совсем другой тип мышления. А значит, не понять, зачем он возвращает лайнер и что нам с этим фактом делать, и что от него ждать. Наиболее вероятным вариантом была, конечно, бомбежка, и мы на этом сошлись, и действовать решили, пока, исходя из этого. И если первая порция бомб легла с высочайшей точностью, то и от второй можно было ожидать того же.
Алекс предложил поискать какие-нибудь зенитные средства сухопутного базирования, по его мнению, они просто обязаны были входить в общую систему обороны базы. Но об этом следовало думать раньше. Но, как говорят, знал бы, где упадешь, соломы бы подложил. Мы, с моей поспешной подачи, увлеклись кораблями, и никто не подумал, что Альбинос может нанести удар с воздуха. Теперь искать что-то в таком духе было поздно. Пусть у нас даже есть минут пять на подготовку, что уже вряд ли, учитывая скорость баллистика, но за это время найти зенитную установку нам не удастся точно. И надо принимать другие решения.
— В подвал! — выкрикнул я, указав рукой на цокольный этаж ближайшего здания.
— Вот дьявол! — воскликнул Алекс, тоже понимая, что нам остается только прятаться и забиваться в щели. — А машина? Ее нельзя тут оставлять, сразу будет ясно, что мы где-то рядом. Долбанут по ней, а нас завалит перекрытиями в подвале.
Он был прав. Можно было пробежать пару кварталов пешком, но не известно есть пи там столь же доступный вход в подвал, как здесь. Лучше было убрать машину.
— Прячьтесь, я ее отгоню, — сообщил я тоном, не терпящим возражений.
Алекс насупился, но мне на его реакцию было плевать. Открыто возражать он не стал, а помог Ольге выбраться из машины, после чего они вдвоем скрылись в темном дверном проеме цокольного этажа. Я запустил мотор, развернул внедорожник и поддал газу.
Настроение было у меня отвратительным, да и самочувствие после легкой контузии тоже, но все же езда на большой скорости по пустынной улице мертвого города не оставила меня равнодушным. Мотор ревел, ветер врывался в окно, здания проносились мимо, мелькали проросшие через покрытие мостовой кусты. В треснувшее от взрыва зеркало заднего вида виднелся поднятый колесами шлейф пыли. Я еще сильнее наступил на педаль акселератора, и теперь мчался вперед, подскакивая в кресле на многочисленных неровностях дороги.
В этом не было ни малейшего смысла, машину можно было отогнать всего на пару кварталов, бросить там и вернуться в подвал к остальным. Но я, увлекаемый ветром пережитых эмоций, никак не желал сбросить скорость. Сначала мне показалось, что таким странным образом я прихожу в себя, что это у меня такой способ переплавить навалившееся отчаяние во что-то другое, пусть столь же сильное и непродуктивное, но с другим знаком.
Но мое поведение становилось все менее адекватным, я хохотал, но в то же время из глаз моих лились слезы, а рвущийся в окно поток воздуха размазывал их по щекам. Нет, мне не стало лучше от скорости, просто так, в отсутствии Алекса, который хоть как-то мог меня приструнить, начала прорываться наружу зревшая во мне истерика. И когда я осознал это, сдерживаться уже не имело смысла, ведь меня никто не видел, некому меня было осудить, и успокоить тоже было некому. Противоречивые эмоции перестали рвать меня на части, я уже не хохотал, и скорость больше не раззадоривала меня. Я остановил машину, уперся лбом в рулевой колесо и тут же зарыдал так, как рыдают только дети, нечаянно сломавшие любимейшую из своих игрушек.
Мне стало так жаль себя, так жаль утраченные корабли, утраченную команду, жаль погибшего Кочу, и брошенную нами базу на побережье, которая была самым настоящим домом для меня. Дока, Бориса. Кати… Мне жаль было, что я сам все это развалил, из-за глупости, поспешности, самоуверенности и неумения следовать разумным советам. Мое сердце словно сжали в тисках, так защемило в груди. Я не мог ничего с собой поделать, я зарыдал в голос, мне захотелось поднять лицо к небу и завыть, потому что ничего другого я уже не мог сделать. Ничего уже не мог изменить. И вот это кошмарное, непередаваемое чувство бессилия, невозможности что-то вернуть назад, заставило меня выбраться из машины, откинуть назад голову и действительно завыть, как воют собаки в ледяном безмолвии снежной пустыни.
И вот уж правда, неисповедимы выкрутасы судьбы, и никогда не знаешь, какое событие к чему приведет, пока не проявятся последствия произошедшего. Так кажущийся успех на поверку оказывается неудачей, а неудача, по прошествии, оказывается первым шагом к настоящему счастью. И человек думает, ну надо же! Если бы не сломал тогда ногу, не оказался бы теперь богатым, успешным и не было бы любящей жены рядом.
И выходит, что обдумывать поступки перед их совершением нет особого смысла, ведь мы никогда не знаем, к чему они приведут. Мы можем только предполагать. Статистически. Ну, как если поругаешься с кем-то, то он, скорее всего, обидится. Но ведь не факт, может и не обидится вовсе. А главное даже не в этом! Главное в том, что мы не знаем последствий такой обиды. Нам кажется, что это все, катастрофа, но на самом деле, может оно и к лучшему, если обидится. Только время может показать.
И вот, кто бы мог подумать, что начавшаяся истерика, заставившая меня выть в небеса, приведет к тому, что взгляд мой остановится на вершине венчающего остров вулкана. Она представляла собой усеченный конус с зазубренными краями, ограничивающими кратер, и в этом кратере скапливалась ливневая вода, а может каким-то образом и грунтовые потоки туда попадали по старому жерлу из-под земли. В любом случае, воды там было много, и она прибывала все время, стекая по восточному склону многочисленными водопадами, соединяющимся потом в реку. И, судя по достаточно постоянной величине опреснения океана, вулканический резервуар никогда не истощался.
Но не изливающийся из жерла поток привлек мое внимание, его-то я уже видел. Взгляд остановило нечто такое, что мигом привело меня в чувство, оставив от истерики лишь быстро высыхающие на щеках слезы. Солнце светило ярко, но уже перешло в западную часть неба, оставив в тени обращенный ко мне восточный склон. И эта тень позволила мне разглядеть яркое алое пятно у самой кромки кратера. Оно плясало и хаотично подрагивало, как язычок пламени, но я сразу понял, что это такое. Это могло быть только пятно от лазера наведения авиабомб, а луч могли направить только с приближающегося баллистика.