Операция "Кеннеди"
Шрифт:
— Не стало слышно, что там говорят?
— Я думаю, это управляемое глушение, — отозвался радист, покачав головой. — Они специально дают нам знать то, что сами считают нужным.
— Я тоже так думаю, — сказал Биньямин с мрачной улыбкой. — Тройная игра... И трижды проигранная.
Мне очень хотелось в тот момент, чтобы он оказался прав.
— Разговор прервался, — сообщил радист.
Спустя несколько минут Биньямина позвали к телефону.
— Шмулик, — одними губами сказал он мне и вышел в коридор. В помещении наступила тишина.
XLI
На следующий день я проснулся поздно — от омерзительной трели
Алину мы нашли внутри, в одной из дальних комнат этого просторного арабского дома. Она держалась прекрасно и уверяла, что люди Джибли вели себя с ней вполне по-джентльменски. "Я даже не думала, что у БАМАДников бывают такие человеческие манеры", — призналась она одному из коммандос, который стал допытываться, как с ней обращались. Услышав такой отзыв, десантник хмыкнул и пожал плечами. Он явно был удивлен не меньше Алины. Но, в отличие от нее, наверное, разочарован.
Биньямина с нами не было. Вскоре после разговора с премьер-министром, еще не получив подтверждения первым слухам о самоубийстве Джибли, он вылетел в Гонконг. Звал меня с собой, но я отказался. Как я мог оставить Алину у этих горилл и лететь на другой конец света? Биньямин заверил меня (и оказался прав), что Алина вот-вот будет освобождена, но настаивать не стал. Ему теперь было не до меня: судьба операции "Кеннеди" решалась уже в совсем иных сферах. Он приглашал меня широким жестом триумфатора, которому не западло прокатить пыльного и полудохлого легионера в своей золотой колеснице. Отказывась от этого приглашения, я был уверен, что никогда уже не увижу Биньямина, дороги наши не пересекутся снова. И вот с утра меня разбудил его телефонный звонок.
— Илья, это Биньямин, — послышался из трубки его далекий голос, — звоню из автомата в Каулуне. Шмулик нас всех перехитрил. На Длинном острове никого не оказалось. Усадьба пуста. Никаких следов, ничего...
— С новым годом тебя, Биньямин, — сказал я, потягиваясь. — С новым счастьем.
Он не понял.
— Что ты собираешься делать? — спросил Биньямин напряженно.
— Завтракать, пить Алка-Зельцер, принимать душ... У тебя есть другие предложения?
— Ты будешь публиковать статью?
— Это не телефонный разговор, — ответил я и повесил трубку. Больше Биньямин мне не перезванивал.
— Так ты будешь публиковать статью? — спросила вдруг Алина, снимая сковородку с огня. Вот ведь, действительно, ведьма...
— А ты сама как думаешь?
— Я не думаю, я знаю, — сказала она, продолжая стоять ко мне спиной. — Сейчас сварится кофе, и я тебе все объясню...
Я ждал.
— Ты хочешь жить со мной? — спросила, наконец, Алина.
— Да.
— Тогда никакой статьи ты печатать не будешь.
КОНЕЦ ТРЕТЬЕЙ ЧАСТИ
ЭПИЛОГ
Илья
Скоро исполнится ровно пять лет с тех пор, как он живет в Нью-Йорке. Они с Алиной переехали сюда третьего января девяносто шестого года. Плана у них не было никакого. Им было только ясно, что в Израиле они больше оставаться не могут. За два дня до истечения срока действия туристской визы, выданной на месяц, произошло самое большое чудо в жизни Ильи Соболя, и он был принят на работу в бюро переводов "STAN Interpeters", решившее проблему вида на жительство нового сотрудника. Впрочем, в недавно учрежденной компании "STAN Interpeters" все сотрудники были новыми. Илья предпочитал с ними не контактировать, и только ровно в 13:00 каждого дня встречался за обедом с хозяином фирмы, с которым его связывали давние и сложные отношения.
Для получения легального статуса Алине пришлось выйти за Илью замуж, хотя ей, свободной художнице, институт брака был противен. Они прожили вместе несколько месяцев, а потом Алина нашла себе кого-то итальянца и уехала с ним в Рим. Писала редко. В полученной Ильей вчера новогодней открытке Алина сообщала, что заняла второе место на римском бьеннале по фотоискусству.
Гарик оставил газету "Вестник" и переехал в Прагу, приняв предложение возглавить отдел новостей на радиостанции "Свобода". Место главного редактора занял Леонид Комар. Говорят, он бросил пить, но стал жестче и держит всю редакцию в ежовых рукавицах.
В газете израильских иммигрантов "Исраэль шелану" Илья прочитал, что некто Биньямин Арбель, пенсионер "Мосада", возглавил список "Бе-нифрад", которому прочат четыре мандата на выборах в кнессет двухтысячного года.
Ашер Джибли был похоронен со всеми воинскими почестями на горе Герцля.
Статья Матвея так никогда и не была напечатана. И никто из служащих гостиницы "Хайат" не усомнился в том, что высокого бородатого старика, приехавшего из Майами, штат Флорида, на торжества по поводу открытия палестинского парламента в Восточном Иерусалиме, действительно зовут Джо Н. Райнер-старший. Для гостиничной прислуги он остался всего лишь еще одним постояльцем в бесконечном потоке американских пенсионеров, из года в год оглашающих просторный вестибюль "Хайата" картавым идишистским диалектом английского языка. Чаевых от этой публики не дождешься.
* * *
Он проехал мимо кафе "Данте", в котором часто бывал Бродский. Илья еще застал его здесь в январе 1996-го, за две недели до смерти. Бродского теперь проходят в школе, и его стихи потихоньку растаскиваются на bon mots. В этом сезоне особенно в моде строчка из стихотворения "Fin de siecle": "Век скоро кончится, но раньше кончусь я". Загадывать может каждый, но кому дано знать, как распорядится судьба... Пять лет назад в этот же день Илья и сам не знал, доживет ли до Нового Года...