Операция «Ледокол»
Шрифт:
Всем нутром Бонд чувствовал, что ему следует немедленно убираться из квартиры. «Оставь все как есть, — подсказывала ему интуиция, — а когда выберешься из Хельсинки, то можешь позвонить в полицию». Это вполне могло оказаться обыкновенным ограблением или похищением, замаскированным под кражу со взломом. Существовал и третий вариант, наиболее вероятный: в этом хаосе чувствовался некий парадоксальный порядок — признак целенаправленного поиска чего-то. Значит, кто-то искал какую-то определенную вещь.
Бонд быстро прошелся по всем комнатам второй раз. Он нашел две улики, подтверждавшие эту, последнюю, версию; три, если учитывать тот факт, что, когда он вошел в квартиру, везде горел
Первая улика лежала на ночном столике, с которого были сметены ранее стоявшие здесь ряды всевозможных кремов и прочих косметических штучек. Бонд осторожно взял ее и, повертев в руках, взвесил. Ценная реликвия Второй Мировой войны? Нет, это было что-то более личное, более значимое: немецкий Рыцарский крест с дубовыми листьями и перекрещенными мечами, висящий на особой ленточке с черной, белой и красной полосками. Очень почетная награда. На обратной стороне креста отчетливо виднелась выгравированная надпись: «ОБЕРФЮРЕР СС ААРНЭ ТУДЕЕР. 1944.»
Бонд сунул медаль в карман куртки и уже повернулся, чтобы уходить, как тут под ногами звякнула какая-то железка. Он осмотрел ковер: около хромовой ножки ночного столика что-то тускло поблескивало. Очередная безделушка? Нет, на полу лежал орден, тоже немецкий, выполненный из темной бронзы: орел, а под ним щит, на котором были вытеснены контуры финско-русской пограничной территории Заполярья. Сверху красовалось единственное словно: «ЛАППЛАНДИЯ.» На обратной стороне этой награды за бои на крайнем Севере было выгравировано то же имя, что и на кресте, только стояла другая дата: 1943.
Бонд положил его в карман к Рыцарскому кресту и направился к выходу. Пятен крови в квартире не было, и ему оставалось только надеяться, что Пола просто-напросто уехала на очередную деловую встречу, или на свидание, или на веселую прогулку.
Вернувшись в «Сааб», Бонд включил обогрев, вырулил из парка Эспланаде и направился по проспекту Маннергейма к шоссе N 5. Ему предстоял длинный перегон на север, мимо таких городов, как Лахти, Миккели, Варкаус, и дальше через Кусамо в заполярную Лапландию. Там, совсем недалеко от Саллы, находился отель «Ревонтули» — место встречи участников операции «Ледокол».
На улице холод стоял ужасный. В воздухе буквально пахло снегом, и было видно, как морозная дымка поднимается ввысь, окутывая стены хельсинских зданий.
Выбравшись из города, Бонд сразу же сконцентрировал все свое внимание на машине, при этом он выжимал из «Сааба» максимум того, что можно было позволить при такой дороге и условиях видимости. Отличительная черта Финляндии — безупречно чистые главные магистрали, даже те, что находятся далеко на севере. Там, в зимнем царстве, их тщательно расчищают снегоочистители, один недочет: лед все равно остается, и посему почти круглый год дороги в Заполярье представляют собой каток.
Луны было не видно, и последующие восемь или девять часов Бонд наблюдал перед собой лишь яркое белое пятно — свет от фар собственного автомобиля, отражаемый на снегу. Порой это пятно внезапно темнело, когда впереди начинали маячить целые акры заснеженных елей.
Остальные добирались воздухом, в этом Бонд нисколько не сомневался. Сам он предпочитал ехать на своем собственном транспорте, хотя и знал, что будет вынужден оставить его в Салле. Ведь если ему предстоит вместе с Колей пересечь границу, то придется передвигаться с особой осторожностью, тайно, через леса и озера, по холмам и долинам диких территорий Заполярья, где царствует вечная зима.
Вспомогательный дисплей был незаменим — почти полная система навигации, благодаря которой Бонд знал максимально безопасные путь вдоль снежных насыпей на обочинах.
Чем дальше он продвигался на север, тем реже ему на пути попадались деревни. И лишь пару часов он наблюдал то, что здесь в это время года в принципе можно назвать дневным светом. В остальное время — либо сумерки, которым, казалось, не будет конца, либо кромешная тьма.
Остановился Бонд дважды: в первый раз — для заправки, во второй — чтобы перекусить. К четырем утра (хотя с таким же успехом это могла быть и полночь), благодаря своему «Саабу», Бонд оказался в километрах сорока от Суомуссалми. Теперь он находился относительно близко к русско-финской границе и в нескольких часах езды от Полярного круга. И все же впереди еще был долгий путь. Благо, что погода пока не проявляла излишнюю враждебность.
Дважды его автомобиль попадал в районы, где бушевала сильнейшая вьюга, окутавшая дорогу снежными вихрями, однако оба раза Бонд, ускользал от надвигающегося бурана и молил Бога, чтобы хоть какое-то время они не попадались на пути. Так и было. Хотя все же погода была какой-то странной: временами температура резко повышалась, из-за чего в этих районах появлялся туман, что задерживало Бонда еще больше, чем снег.
Время от времени Бонд проезжал по длинным участкам ровной ледяной дороги через поселки, в которых кипела повседневная жизнь: ярко освещенные магазинчики, закутанные фигурки, пробирающиеся по тротуарам, и женщины, тянущие за собой пластиковые саночки с горами продуктов, купленных в местных минимаркетах. Однако каждый раз, как только Бонд выезжал из подобного городка или деревеньки, ему казалось, что впереди уже не будет ничего — лишь заснеженные просторы лесов, случайный грузовик или легковая машина, спешащие в городок, из которого сам он только что выехал, или же большущие автопоезда с дровами, неуклюже плетущиеся вдоль дороги.
Порой на Бонда накатывала легкая усталость. В такие минуты он тормозил у обочины, запускал в машину немножко морозного воздуха и устраивал себе короткую передышку. Иногда он сосал таблетку глюкозы и благодарил Бога за комфорт, дарованный ему регулируемым креслом, в котором он почти не уставал от постоянного напряжения, возникавшего в дороге.
Уже примерно через семнадцать часов Бонд оказался в километрах тридцати от перекрестка, на котором он намеревался свернуть с Шоссе N 5 на восток, на дорогу, ведущую в пограничную зону рядом с Саллой. Сам перекресток находился примерно в 150-ти километрах к востоку от Рованиеми и в километрах сорока к западу от Саллы. Ландшафт, выхватываемый фарами, не менялся: снег сплошной выцветшей полосой до невидимого горизонта и дремучие леса, скованные льдом. В тех районах, где мощные бураны еще не успели пройти, сквозь снег проглядывали коричневые и болотно-зеленые пятна, и создавалось впечатление, будто бы леса были покрыты камуфляжной сеткой. Порой Бонд проезжал мимо одинокой полянки, на которой виднелся то силуэт заваленной снегом коты (лапландский вигвам из палок и кожи), то силуэт полуразрушенной бревенчатой избушки, раздавленной кучами снега.
Бонд расслабился. Он гнал машину на высокой скорости — так что даже шины на скользкой дороге визжали, — однако все держал под контролем и был готов отреагировать на любой внезапный занос. Бонд уже чуял успех: он прибудет в отель без помощи самолета, и возможно, первым — что, несомненно, было плюсом.
Вскоре дорога опустела. До перекрестка оставалось километров десять, а там — прямая дорога до Саллы, вдоль которой — малюсенькие поселенья лопарей да заброшенные деревянные коттеджи. Бонд сбавил скорость, чтобы вписаться в длинный поворот. Проехав его, он заметил справа заворот на второстепенную дорогу, а впереди какой-то свет.